Доспехи совести и чести

– Да, не могу не согласиться с Вами, – нехотя ответила Лиза, – действительно очень жарко, – хотя мысли ее были совсем не о том. Ей не терпелось спросить, кто эти люди, и почему они здесь, и не дожидаясь когда невольный собеседник разразиться очередной пространной, но бессмысленной тирадой о погоде или любой другой, ничего не значащей ерунде, которую впрочем, действительно принято было обсуждать в обществе, но по разумению Лизы, лишь тогда, когда людям не о чем было поговорить, ввиду скудоумия, или сокрытого нежелания разговаривать. Ведь в жизни было столько интересных тем, о коих можно говорить, и так и не выговориться. А обсуждать погоду, которая есть нечто само собой разумеющееся и доступное, что каждый человек может и сам увидеть своими глазами, выглянув в окно, не только не имеет смысла, но и является преступлением против разума челловеческого.

– Неужели же у нас новые соседи? Кажется, обустройство идет полным ходом, не так ли? – как бы между делом, будто из праздного любопытства спросила Лиза.

– О да, все верно. Анненковы купили именье, и всем своим семейством многочисленным, а у них замечу четыре дочери, и все на выданье! Это ли не горе? Нелегкая задача я вам скажу, ну да не будем злословить, тем более кажется славные люди, однако же в деньгах весьма стесненные, что ж, другой это именье бы и не купил, в состоянии оно, скажу вам по секрету, плачевном. Вас, я уверен, оскорбляет сие соседство, тем более усадьба Арсентьевых славится и роскошью и красотой и богатством, а следом за Вами усадьба Самодуровского, хотя и уступает Вашей, но также хороша, – заискивающе продолжил он, – и, конечно же, лучше этого именья. Что ж, ничего тут не поделать. Несчастливое именье, я вам скажу, каждый барин им, не больше года владеет, дурной знак, помяните мое слово, дурной знак. Ей Богу. Его б снести под корень, да заново отстроить! Вот проект бы был, вот проект! – и мысленно представив сколько б он смог на том строительстве себе отрезать да отщипнуть, и деньгами, и всем те, что лежало б там без присмотра, блаженно улыбнулся, однако же, вынужденный вернуться к реальности уже с обидой воскликнул: – А я тут словно взаперти узник! И рад бы сменить место работы, рад бы куда пойти, да только в моем возрасте уж никто не ждет. Кому ж старый управляющий нужен? Придется уж тут век доживать. Навек тут обречен. Ах, так о чем это я? – словно потеряв нить мысли, спросил грустно Тяглов.

– Стало быть, предыдущий владелец продал именье? – не слушая его, нетерпеливо спросила Лиза.

Тяглов замешкался немного, а затем сказал:

– Ну, можно и так сказать. Он мне, скажу по секрету, с самой нашей встречи, на вокзале не пришелся по нраву, уж он был высокомерен, уж он был надменен и горд и презрителен, вот, к примеру, Ваш батюшка, да и вы Елизавета Николаевна, ничуть не ниже его по статусу, а ведете себя, хотя и с достоинством, но, однако же, не унижая достоинства человека, что ниже Вас, человека маленького, однако ж может так статься, человека добродетельного и благородного, не хуже людей знатных и с достатком, – заключил он.

– Так продал он все-таки именье? Я вас, Потап Архипович в толк не возьму, – нахмурив брови, снова спросила Лиза.

Тяглов закатил глаза к небу, затем многозначительно пожал плечами, и наконец, произнес:

– Не то чтоб продал, но я ей Богу, не знаю, как с барышней вашего статуса и положения, такие вещи обговаривать, не для Вашей тонкой души это, Елизавета Николаевна, не для Вашей.

Казалось Елизавета Николаевна вот-вот потеряет терпение, явя Тяглову себя другую, нежели ту, которую он знал, но вовремя сдержавшись, уже спокойно и даже отстраненно продолжила:

– Не беспокойтесь, Потап Архипович, я с виду только кажусь барышней хрупкой, так что можете мне сказать, не волнуясь, где сейчас барон и отчего так спешно продал именье? Не томите же, вы же знаете как барышни моего возраста любопытны, и ежели от них чего скрывать, им еще больше это будет знать хотеться. Это я вам со всей правдой скажу.

Тяглов весело засмеялся, по всей видимости, имея сходное мнение о барышнях.

– Не продал, не продал, Елизавета Николаевна, в том то и дело что не продал, конфисковали, а самого в Сибирь отправили, на вечное поселение, на каторгу, – торжественно произнес Тяглов.

– Барышня! Барышня! Что с Вами!!!?????? Лекаря!!!! Антип!!!!! Хозяина зови!!!! Быстрее!!! Елизавете Николаевне дурно стало!!!! – неистово кричал Потап Архипович.

– «Ну вот», – подумал Тяглов, – а говорила, мол, не хрупкая, Бес его попутал эдакое сказать кисейной барышне, ох уж эти дамы из высшего света, ей Богу картонные! – размышлял Тяглов, глядя на безжизненное и белое как мело лицо Арсентьевой.

Март. Уездный город N-ск, Восточная Сибирь. 1884 год. Пять лет спустя.