Достоевский и его парадоксы

О да, несомненно: на какое-то мгновенье подпольный человек раскрепостился и издевается над тем и другим романтиками, и его ирония так бесконечна, что невозможно предпочесть в данном контексте ни глупого романтика умному, ни умного глупому. «Записки из подполья», как я сказал, это несчастливое произведение, герой которого мучим и истерзан самобичеванием, но в нем есть редкие моменты освобождения, почти счастливости, и цитируемое эссе есть такой момент. Пусть подпольный человек раскрепощается и чувствует себя счастливым посредством иронии – какая разница? Пусть подпольный человек находит свои самые светлые моменты, когда забывает смотреть на вещи под углом зрения системы Добро-Зло, ну и что? Люди ведь глупы, боже, как они глупы в своем тупо серьезном морализировании! Уж кому лучше не знать, как глупы люди, как не подпольному человеку! Достоевский записал как-то в «Дневнике писателя», как грубеет и понижается культура, в которой люди теряют чувство юмора – ну и что, если подпольный человек сумел ненадолго обрести чувство свободы при помощи юмора, а не при помощи принесения своего «я» к ногам европейского бога Добра и Зла и Разума? Вот он для полного смеху зачисляет и себя самого в умные романтики: «Широкий человек наш романтик и первейший плут из всех наших плутов, уверяю вас в том… даже по опыту… Я, например, искренне презирал свою служебную деятельность и не плевался только по необходимости, потому что сам там сидел и деньги получал»…

Но все-таки, несмотря на свой всепронизывающий юмор, подпольный человек остается несвободен. Если бы он был действительно свободным человеком, он не стал бы мыслить сравнениями. Та «многосторонность» русского умного романтика, над которой он издевается, в высочашей степени присуща ему самому, хотя и на другом уровне и в другом контексте. Когда он говорит о беспринципности русского романтика, он смотрит на него «европейским» взглядом, то есть взглядом глупого романтика типа Шиллера или Гюго, для которого Высокое и Прекрасное вещи незыблимые. А когда он издевается над глупым романитком, он смотрит на него с точки зрения романтика умного, для которого все это «Высокое и Прекрасное» только сентиментальная болтовня, под прикрытием которой обделываются практические вещички. Но весь ужас подпольного человека, вся его мука состоит в том, что умный и глупый романтики живут внутри него самого и раздирают самое его существо до основания. Мышление парадоксами это мышление навыворот, расщепление одного на два и оборотный взгляд со второго на первое. Уникальность иронии подпольного человека в данном «отступлении» состоит в том, что она в свою очередь раздваивается надвое, и ты перестаешь быть уверенным в том, что понимаешь, на что направлена эта ирония и что нет ли здесь иронии во поводу иронии… то есть не выходит ли здесь та самая «бурда», на которой заканчиваются, как жаловался в первой части повести подпольный человек, все его рассуждения. Подпольный человек говорит, что он мыслит, и это значит то, что каждую причину он находит следствием другой, лежащей под ней, более изначальной причины, и так далее, до бесконечности. То есть, согласно подпольному человеку мыслить значит доказывать относительность всякого абсолюта, всякой «разрешающей» стены, то есть находить, что все понятия добра и зла, все категорические императивы, вся метафизика – это всего только воспитанные в человеке веками и веками культуры относительности – ну да, немудрено такому человеку в отчаянной попытке избавиться от подобного «дьявольского» знания броситься в противоположную сторону, в раздирающие душу покаяния, в самобичевание, а также – это главное – в поиски во внешнем мире иных, более цельных, народных людей, к которым он мог бы прильнуть душой и хоть как-то успокоиться…

Глава 13 Герой «Записок» и офицер из биллиардной

Вторая часть «Записок из подполья» состоит из трех эпизодов – эпизода в биллиардной, эпизода обеда с бывшими однокашниками и эпизода встречи с проституткой Лизой. В этих эпизодах в нарастающей последовательности повторяется и повторяется мотив столкновения низкой реальности жизни со сферой Высокого и Прекрасного. Герой умеет существовать в сфере Высокого и Прекрасного, которая, увы, при столкновении с реальностью жизни проявляет себя полностью оторванной от низкой реальности и потому теряет серьезность, становится «Высоким и Прекрасным» в кавычках. Во всех трех сценах герой хочет реализоваться в жизни на основе Высокого и Прекрасного, которые близки его душе, он хочет победить низкую реальность при помощи Высокого и Прекрасного, но, коли низкая реальность ничего не знает о Высоком и Прекрасном, то Высокое и Прекрасное становятся всего только «Высоким и Прекрасным» – чего будет стоить тогда его победа, даже если она ему удастся?