Достоевский и евреи

Сатирические и полемические произведения Салтыкова в «Современнике» 1863–1864 гг. были направлены, главным образом, против двух лиц и журналов: против Каткова с его «Русским Вестником» и против Достоевского с его «Временем» (позднее — «Эпохой»). <…> Против Каткова направлена и «Песнь московского дервиша», к которой автор («Михаил Змиев Младенцев») сделал примечание, что дервиши в экстазе «говорят всякий злобный вздор», и что «в последнее время эта секта проявилась в Москве, и преимущественно нашла себе убежище в секте так называемых "сопелковцев" <так Салтыков именует сотрудников «Русского Вестника»>. <…>

Песнь московского дервиша.

(Начинает робко, тихим голосом).

Уж я русскому народу
Показал бы воеводу.
Только дали бы мне ходу!
Ходу! ходу! ходу! ходу!

(Постепенно разгорячается.)

Покатался б! наигрался б!
Наломался б! наплясался б!
Наругался б! насосался б!
Насосался б! насосался б!

(Разгорячается окончательно и, видя, что никто ему не возражает, из условной формы переходит в утвердительную).

Я российскую реформу,
Как негодную платформу,
Вылью в пряничную форму!
Форму! форму! форму! форму!
Нигилистов строй разрушу,
Уязвлю им всладце душу,
Поощрили б лишь — не струшу!
Нет, не струшу! нет, не струшу!

(В исступлении, думает, что все сие совершилось.)

Я цензуру приумножил.
Нигилистов уничтожил!
Землю русскую стреножил!

(Закатывается и не поникает сам, что говорит:)

Ножил! ножил! ножил! ножил!

Сырбор <с журналом Достоевского «Время»> загорелся из-за небольшой анонимной заметки Салтыкова, помещенной в отделе библиографии первого двойного номера «Современника» за 1863 год — <«Литературная подпись»>. Салтыков, <зацепив в ней сотрудника «Времени» Г. Данилевского,> оправдывал ее тем обстоятельством, что необходимо бороться с литературным самохвальством, которое с некоторого времени «сделалось какою-то эпидемическою болезнию» между русскими литераторами. «Поверит ли, например, кто-нибудь, что один литератор вдруг ни с того, ни с сего объявил недавно в “Северной Пчеле”, что он так велик, что его даже во сне видит другой литератор?»

Быть может, вся анонимная заметка была написана для последней фразы, в которой был намек на оглашенное тогда Тургеневым содержание письма к нему Некрасова, написанного в те недавние годы, когда этих писателей соединяли дружеские отношения. В письме этом Некрасов, между прочим, говорил, что, взволнованный начавшимся расхождением «Современника» с Тургеневым, он даже видит последнего во сне. Оглашение этой части письма Тургеневым было теперь своеобразным полемическим выпадом его против Некрасова <…>.

Но «Время» обиделось и за своего сотрудника, Г. Данилевского, и за себя. <…> Теперь же, в ответ на анонимную заметку «Литературная подпись», Ф. Достоевский выступил во «Времени» тоже с анонимной статьей против Салтыкова: заметка, направленная против Салтыкова в отделе «Журнальные заметки» и озаглавленная «Молодое перо» («Время» 1863 г., № 2) — несомненно принадлежит перу Ф. Достоевского. <…>

Задетый Салтыков ответил «Времени» в своей мартовской хронике «Наша общественная жизнь» 1863 года. В этом своем ответе он иронически говорит о неопределенности «почвенничества», пропове-дывавшегося «Временем», и проводит аналогию между этим журналом и «Русским Вестником», отдавая предпочтение журналу Каткова, с которым все-таки приятнее иметь дело. «По крайней мере, не обманываешься: войдешь в “Русский Вестник”, ну, и знаешь, что вошел в лес, а в вас войдешь — не можешь даже определить, во что попал». Полемику «Времени» с Катковым он считает совершенно ненужной, и иронически спрашивает: «И что вы так пристали к Каткову? Или вы получили от него разрешение? Смотрите, ведь он когда-нибудь и сам на вас замахнется — и не пикнете!». Предсказание это исполнилось через месяц, когда после громовой статьи «Московских Ведомостей» против «Времени» журнал этот был навсегда закрыт правительством.

<…> Но главная ядовитость статьи Салтыкова — не в этой полемике, а в заключающей мартовскую его хронику отдельной статейке «Тревоги Времени», якобы присланной в редакцию каким-то «другом-нигилистом». <…> «“Время” почему-то встревожилось. — писал он, — Все ему кажется, что его ктото притесняет. Кто тебя, душенька? кто тебя ушиб? топни, душенька, топни ножкой!»

<…> Ф. Достоевский ответил на это разъяренной статьей в следующей же книжке своего журнала («Время» 1863 г., № 3) <…>. В ней он <…> обрушивае<тся> на сатирика целым градом ядовитых обвинений и намеков. «Столько времени подвизался на прихотливом поприще российского юмора, столько лет повременные издания похваливали. и вдруг — ругань! да еще какая: называют “молодым пером”. Говорят, наконец, будто ваши критические статьи — одно искусство для искусства, цветы удовольствия». В сатире Салтыкова Достоевский видит только «дешевенькую литературную игривость», а потому — «ваше творчество не сатира, а зубоскальство», «вы зубоскалили, как будто играя в зубоскальство», «все ваши обличения поражают своим мелководием». В таком тоне написана вся статья Достоевского.

Салтыков <…> удовлетворился тем, что в отделе «Свистка» апрельского номера «Современника» за 1863 год направил ряд мелких стрел и в Достоевского, и в его журнал. В юмористической программе будущих номеров «Свистка» значился целый ряд статей и стихотворений, так или иначе направленных против «Времени» и Достоевского. <…> Затем обещалась для следующего номера «Свистка» детская сказка в стихах, которая «обширностью своею превосходит все доныне написанное»; начало этой сказки, направленной против Ф. Достоевского и озаглавленной «Самонадеянный Федя», Салтыков тут же приводил:

Федя богу не молился,
«Ладно», мнил, «и так!»
Все ленился и ленился.
И попал в просак.

Раз, беспечно он «Шинелью»

Гоголя играл —
И обычной канителью
Время наполнял.

В последней строке слово время нарочно для каламбура поставлено без кавычек. Наконец, Салтыков приводит начало стихотворной элегии на кончину «Времени»:

Здесь Достоевских прах, и, вместо мавзолея,
Косица меж гробов, от страха цепенея,
Стоит.

Косица — был псевдонимом Н. Н. Страхова, за статью которого «Роковой вопрос» (о польском восстании, подписанную псевдонимом «Русский») журнал братьев Достоевских был закрыт по газетному доносу «Московских Ведомостей» <…>. Таким образом <…> Салтыков оказался <…> пророком, <т. к. ранее> предупреждал «Время» не слишком «приставать» к Каткову. <…> На вышедшие с большим опозданием первые две книжки журнала <«Эпоха»> Салтыков отозвался (1864 г., № 5) статьей «Литературные мелочи» <…> <В статье> говорилось не только об этом журнале братьев Достоевских, — в ней была полемика и с «Днем», и с «Московскими Ведомостями». В полемике с последними Салтыков иронизировал над тем, что после польского восстания Каткову чудится сепаратизм чуть не во всех областях России <…>.

«Передо мною две книги "Эпохи”, — начал Салтыков на страницах своих майских "Литературных мелочей”: — и хотя я один в комнате, но очень явственно слышу, что вокруг меня раздаются какие-то рыдания. И чем дальше я углубляюсь в журнал, тем слышнее и явственнее становятся эти рыдания <…>, это рыдает "Эпоха” устами всех своих редакторов и сотрудников. <…> первые два номера «Эпохи» были действительно проникнуты весьма элегическим настроением; журнал братьев Достоевских чувствовал себя несправедливо обиженным в лице закрытого правительством восемью месяцами раньше «Времени» за невинную и вполне патриотическую статью Страхова, по доносу на нее могущественных тогда «Московских Ведомостей» <…>. Эту элегичность нового журнала и эту явно сквозившую на его страницах обиду за нанесенную несправедливость Салтыков остроумно высмеял в приложенной к концу статьи «Литературные мечтания» драматической сценке «Стрижи», в которой описывается собрание редакции возобновляющегося журнала для выработки программы и составления первых номеров. Это драматическое произведение Салтыков преподнес, как плод пера «одного начинающего писателя», предупреждая, что оно, очевидно, имеет иносказательный смысл.

<…> Стрижи» послужили поводом к началу долгой и крайне грубой полемики между «Современником» и журналом Достоевского. Надо отдать справедливость Салтыкову, что он не принимал в этой полемике ни малейшего участия, в то время как взбешенный «Стрижами» Ф. Достоевский в ближайшей же книжке «Эпохи» разразился не только грубой, но и пасквильной статьей под заглавием «Господин Щедрин, или Раскол в нигилистах». Салтыков имел полное основание полугодом позднее ответить ему в статье, которая не была тогда напечатана и о которой речь будет ниже, следующими спокойными словами: «Я отнесся к вам в художественной форме, я заставил вас говорить самих за себя — ни публика поняла в совершенстве, что в известных случаях эта манера есть единственно возможная. И заметьте, я ни одним словом не оскорбил ни всех вас в совокупности, ни кого-либо из вас в частности. Однако вы оскорбились. Вы выпустили на мой личный счет целую эпопею, под названием "Щедродаров, или Раскол в нигилистах”. Говорю, положа руку на сердце, упражнение это ни мало не оскорбило меня. Прочитавши его, я ощутил только чувство глубочайшего омерзения к перу, излившему зараз такую массу непристойной лжи, и в то же время мне показалось, что я наступил на что-то очень ехидное и гадкое. Столько лжи, клевет и самых недостойных сплетен, пущенных в упор, в виде ответа на оценку, быть может, и резкую, но все-таки чисто литературного свойства, — воля ваша, а это уж слишком игриво!» [ИВАНОВ-РАЗ. С. 79–82, 84].