Достоевский и евреи

…г-н Достоевский на всю жизнь человеческую смотрит как на ряд патологических явлений. Весь мир у него является завешанным каким-то сумрачным флером тоскливой меланхолии. Сквозь этот флер вы смотрите в романе на самые обыденные явления, ежедневно происходящие с вами или с вашими ближними, и эти явления представляются перед вашими глазами в таком фантастическом и странном виде, что вам становится жутко; вам вдруг приходит в голову, да и в самом деле не сумасшедшие ли мы, все люди, ведь и с нами происходят такие же вещи? И вы начинаете страдать мучениями героев романа. Как хотите, а это не искусство, иначе следует назвать искусством всякое такое действие, которое имеет своею целью произвести сильное впечатление на ваши нервы, так что даже и трение пробкой по стеклу будет тоже искусство, потому что способно довести до истерики иного нервного человека. Но все эти соображения я советую тебе, читатель, оставить нынче в стороне, потому что саваны, саваны, саваны начинают ложиться на все в жизни, все принимает в ней действительно тот самый меланхолический колорит, который преобладает в романах г-на Достоевского, и вокруг совершается такое множество явлений самого патологического свойства, что поневоле приходишь к убеждению, что <…> люди и в самом деле становятся такими же сумасшедшими подряд, какими они являются в романах г-на Достоевского <…>. Факты жизни, если не оправдывают романов г-на Достоевского, то во всяком случае объясняют их как патологические явления, вызванные целым рядом подобных им патологических явлений жизни. Таким образом, вышеозначенные свойства романов г-на Достоевского делаются не случайным свойством, зависящим от одного только склада личности писателя, а стоят в связи с целою сериею условий нашей жизни».

<…> В газ<ете> «Молва» (1879. 16 февр. № 45) появился отрицательный отклик Скабичевского на печатавшиеся в то время главы «Братьев Карамазовых», обвинявшего Достоевского в пристрастии к «психиатрическому элементу» и к «возлиянию деревянного маслица».[155]

Революционер-народник Петр Ткачев, печатавшийся до своего бегства за границу (1873 г.) в журналах братьев Достоевских «Время» и «Эпоха» (первая половина 1860-х гг.), писал: