Достоевский и евреи

Я видел его <Достоевского> прежде в Славянском Комитете. Меня всегда привлекало его изможденное, страдальческое лицо, следившее с напряженным вниманием за тем, что говорилось в собрании. Он редко был доволен действиями разных лиц. Я решился идти к нему: мне хотелось поближе сойтись с ним, но я не знал, что это будет довольно трудно. <…> Я потом говорил с ним, но гораздо меньше, потому что он не любит противоречий. Когда я показал ему на книги, посланные в Белградскую библиотеку, он уставился на имя Добролюбова. «Вот этого не следовало посылать — это яд, растление всего»… и т. д. Когда я удивился его словам, то он сказал, «что он когда-то был за петрашевцев, но давно излечился и от души ненавидит всех революционеров». В обществе он редко говорит. Он молча и подозрительно взирает на каждое новое лицо. Впечатление производит тяжелое, подавляющее, так и чувствуешь, что тут, при громадном таланте, есть что-то неладное, ненормальное во всем его существе. Достоевский и психиатрия: вот впечатление, которое выносишь от обихода с ним…[85]

А вот Всеволод Соловьев, считавший Достоевского своим духовным наставником, напротив, пишет, что:

Федор Михайлович всегда поражал меня широкостию своих сочувствий, уменьем понимать различные и противоположные взгляды.

<…> Он бывал чрезвычайно ласков, а когда он делался ласковым, то привлекал к себе неотразимо. В таком настроении он часто повторял слово «голубчик». Это действительно особенно ласковое слово любят очень многие русские люди, но я до сих пор не знал никого, в чьих устах оно выходило бы таким задушевным, таким милым[86].

Общественная деятельница и педагог Христиана Алчевская (урожд. Журавлева; 1841–1920), общавшаяся с Достоевским в 1870- гг., вспоминает: