Достоевский и евреи

<…> Все эти противоречия можно при желании списать на то, что ведь Достоевский был не ученым (философом), а художником, и, кстати, этот аргумент в оправдание Достоевского приводит Владимир Соловьев. Художник, как известно, не обязан мыслить непротиворечиво, он выражает себя и свои часто противоречивые, с научной точки зрения, переживания и мысли, а не создает строгое научное объяснение. Трудно полностью согласиться и с В. Зеньковским, который пишет, что Достоевский принадлежит столько же литературе, сколько и философии. «Ни в чем это не выражается с большей яркостью, как в том, что он доныне вдохновляет философскую мысль. Комментаторы Достоевского продолжают реконструировать его идеи, — и самое разнообразие этих комментарий зависит не от какой-либо неясности у Достоевского в выражении его идеи, а, наоборот, от сложности и глубины их. Конечно, Достоевский не является философом в обычном и банальном смысле слова[123], — у него нет ни одного чисто-философского сочинения. Он мыслит как художник, — диалектика идей воплощается у него в столкновениях и встречах различных “героев”. Высказывания этих героев, часто имеющие самостоятельную идейную ценность, не могут быть отрываемы от их личности, — так, Раскольников, независимо от его идеи, сам по себе, как личность, останавливает на себе внимание: его нельзя отделить от его идеи, а идеи нельзя отделить от того, что он переживает… Во всяком случае, Достоевский принадлежит русской — и даже больше — мировой философии»[124]. Вроде бы все верно, правда, если только отождествлять философию и искусство, а эти интеллектуальные практики все же разные. Да, гениальные художники (писатели, поэты, композиторы, живописцы), решая художественные задачи и выражая себя, создают материал для философов, но только философ или ученый, реконструируя, как справедливо пишет Зеньковский, идею художника, может сделать следующий шаг в своем философском или научном деле. В этом смысле <трудно> согласиться с распространенным мнением, что Достоевский был философом. Он был гениальный писатель, а в «Дневниках писателя» подвизался еще в двух ролях — выступал как публицист и претендовал как Гоголь или Толстой <…> на роль духовного наставника российского народа. Как публицист Достоевский вполне мог быть антиномичен, ведь наблюдения за жизнью и размышления могут быть объединены в целое самой личностью публициста, которая в свою очередь может быть очень сложной и разноплановой (к тому же и жизнь может быть противоречивой). А вот как наставник народа — совсем другое дело и другая ответственность. Наставник народа рисует картину и создает такие напряжения, которые должны направить людей (массы) не в разные и противоположные стороны, а на решение основных проблем и вызовов времени. Вероятно, Достоевский именно так и считал, он постоянно говорит об «общем деле», правда, что собой представляет это общее дело, читая его произведения, понять трудно. Со стороны же видно другое: Достоевский направляет русский народ в лице его образованной части, думающих людей и разночинцев на личностное преображение в духе православия. Здесь опять <…> противоречие: как гениальный писатель и публицист Достоевский способствует реалистическому анализу послереформенной российской жизни и связанной с этим трансформации личности русского человека, осуществляет, если так можно выразиться, критику идолов разума и сознания, а как наставник народа зовет последний в православие, считая, что это и есть столбовая дорога не только России, но и Европы и всего мира [РОЗИН].