Достоевский и евреи

познакомился с Хомяковым, с родственником вашим Киреевским (Петром) <…>. Рассказывал о наших берлинских приключениях и похождениях. Говорю вам искренно — визит к вашим был для меня приятнейшим из всех московских визитов. Во многих местах смотрели на меня как на зверя, как на апостата[135], на изменника, покинувшего святое знамя, на коем изображено Sein + Nichts = Werden[136], иные вскользь изъявили сожалительное презрение, что я не снимаю шляпы, произнося божественные имена Бруно Бауэра и Фейербаха, другие, что не становлюсь на колени, когда грянет слово Гоголь. В Петербурге меня чуть не сели за то, что я не вижу всего спасения человечества в романах Жорж Занда и в статьях Леру[137] и т. п. [КУЛЕШОВ В.].

Примечательно, что описываемые события имели место в так называемое «Мрачное семилетие», т. е. в последние годы царствования императора Николая I, когда он, напуганный революционными волнениями в Европе 1848 г., стал повсеместно ограничивать гражданские свободы[138]. Как рассадники вольнодумства, Николаем I были признаны ответственными за европейские революцию в первую очередь университеты и печать. Император учредил специальный комитет для расследования действий цензуры, а затем, по результатам его работы 2 апреля 1848 г. — секретный «Комитет 2» (его называли так по дате создания) или «Бутурлинский комитет» (по имени его главы) следивший за публикациями. Были уничтожены последние остатки университетской автономии, сокращен набор студентов и запрещено преподавание некоторые дисциплин, например, философию (sic!). Писатели подвергались репрессиям за сомнительные в цензурном отношении публикации (за это пострадали, например, Михаил Салтыков-Щедрин и Иван Тургенев).

Особенно сильное впечатление на публику произвело «Дело петрашевцев». Проходившие по нему молодые интеллектуалы были приговорены к смертной казни (sic!), замененной затем каторжными работами, в буквальном смысле ни за что: вся их вина состояла в обсуждении социалистических идей в небольшом дружеском кружке. Масштаб репрессий по стране в целом был невелик, однако образованное российское общество было деморализовано и охвачено страхом.

Распоряжение Николая I, отданное министру народного просвещения Сергею Уварову:

Государь Император изволил обратить внимание на появление в некоторых периодических изданиях статей, в которых авторы переходят от суждения о литературе к намёкам политическим, или в которых вымышленные рассказы имеют направление предосудительное, оскорбляя правительственные звания или заключая в себе идеи и выражения, противные нравственности и общественному порядку. Вследствие сего Государь Император высочайше повелеть соизволил: созвать редакторов издаваемых в Петербурге периодических изданий в особый высочайше учреждённый комитет и объявить им, что долг их не только отклонять все статьи предосудительного направления, но содействовать своими журналами правительству в охранении публики от заражения идеями, вредными нравственности и общественному порядку. Его Императорское Величество повелел предупредить редакторов, что за всякое дурное направление статей из журналов, хотя бы оно выражалось косвенными намёками, они лично подвергнутся строгой ответственности, независимо от ответственности цензуры[139].