Но – гастрономическое краеведение (кулинарные приключения по гоголевским местам), в котором, несомненно, преуспел Парфенов, никак не помогает ему понять творчество Гоголя последних лет. К «Выбранным местам…» он подходит как к скверному анекдоту, как к чудачеству, почти как к придури писателя. «Куда девался великий юмор?» – картинно восклицает ведущий и называет своего героя «Маниловым христианства». Опять же, по примеру предшественников, он обильно цитирует письмо Белинского, демонстрируя кадры из картины 1951 года «Белинский», где критик яростно нападает на любимого прежде Гоголя, но не дает Гоголю ответить. Парфенов тоже лишает Гоголя возможности ответить.
Почему с писателем случилась идейная метаморфоза – Парфенову неважно: во всяком случае, никаких вопросов по этому поводу у автора фильма не возникает. Картина вообще обошлась без гоголевских тайн и загадок, утонув в бытовых, географических, краеведческих наблюдениях ведущего, работающего как журналист-эквилибрист: он откровенно любуется собой и своей ловкой манерой скороговорения. Сожжение рукописи «Мертвых душ» обошлось в фильме без священника Матфея Константиновского (он даже не упомянут); духовная драма писателя стала в картине очередным фактом чудаковатости писателя (ну, совсем с ума съехал!). Всё понятно и прозрачно: Гоголь (уже в финале картины)
Но юбилейная страда продолжилась еще одним экспериментом. Телеканал «Культура» показал двухсерийный фильм (78 мин) режиссера Артура Виденмеера «Гоголь. Прощальная повесть» (Часть первая. Следствие; Часть вторая. Суд)37
, сделанном в документально-игровом жанре. Анонс картины совершенно стандартен: «Фильм рассказывает о духовных исканиях самого загадочного русского писателя – Николая Васильевича Гоголя. В его текстах присутствуют фантасмагория и назидание. В его жизни свобода и независимость таланта сочетается с верой в христианские догматы и сомнениями в них. В основе фильма – переписка Гоголя с близкими друзьями. Реконструированы эпизоды из жизни писателя и интеллектуальные споры, которые он вел со своими корреспондентами»38.Однако анонс этот имеет очень косвенное отношение к тому, что на самом деле происходит в картине. Человек Гоголь (Евгений Воскресенский) обвиняется судьей следственного департамента (Евгений Воскресенский) в том, что он убил писателя Гоголя (Евгений Воскресенский). Сценки, в которых свидетелями защиты и обвинения предстают: мать Гоголя Мария Ивановна (Виктория Толстоганова) и другие знакомые ему дамы, Священник вообще и о. Матфей Константиновский в частности (Борис Плотников), Друг и многие иные друзья Гоголя (Евгений Герчаков), а также фантасмагорический Пушкин (Александр Лырчиков) в полушутливой, полусерьезной манере решают, можно ли судить Гоголя-писателя, или судить его не за что и незачем. Следствие и суд, инсценированные по переписке Гоголя и воспоминаниям современников, пытаются понять, почему он надолго уезжал за границу, прятался ли там от себя и своих героев, или, напротив, обретал там себя и высокий дух своих сочинений. И почему никогда не женился, и почему никого из женщин как будто не любил, жил аскетом, монахом. И что за душевную болезнь, приступ которой проявился первый раз в Риме, пережил он. И опять здесь много Рима (любят документалисты ездить по местам Гоголя, особенно в столицу Италии), и опять – Caffe Greko с чашечкой кофе за столиком под портретом великого соотечественника.
Участники «следствия» и «суда» искренне пытаются разгадать, что же побудило Гоголя отказаться сочинять повести в духе его молодости, с юмором, сатирическим обличением пороков общества, и начать писать назидательно, с проповедями и учительством, из-за чего от него отвернулись даже те, кто его почитал и любил. Интонация картины, уважительная и сочувственная к Гоголю страдальцу и страстотерпцу, искупает беглость сюжета, неровность и клочковатость повествования, а кадры, повествующие о пребывании Гоголя в Иерусалиме, стояниях и молениях, внушают почтение к авторам картины, честно рассказавшим об очарованиях и разочарованиях Гоголя в Святой Земле, о его холодности и бесчувственности у Гроба Господня.
Авторы картины рискнули ответить – устами фантастического Пушкина – и на главный вопрос гоголевской драмы: зачем писатель сжег второй том «Мертвых душ». «Понимаете, была мечта: создать храм. Написать книгу как Евангелие, на все времена, для всех, для каждого. Он попробовал, дерзнул. И сжег. Не получилось то, что хотел. Вот и сжег, спасая тем себя как художника. И душу свою спас».
Ясная, как белый день, разгадка, и только человек масштаба Пушкина мог отважиться на столь честный ответ –
Так ли это на самом деле – не берется решить ни один суд.