Достоевский и предшественники. Подлинное и мнимое в пространстве культуры

«В сценарии, – утверждал Б.Н. Тихомиров, – Достоевский интересует автора исключительно как каторжник, эпилептик, азартный игрок и сексуально озабоченный тип. Когда в последние годы, после возвращения из Европы, все это: и каторга, и рулетка, и сложности в отношениях с женщинами, – остается позади, у Достоевского устанавливается стабильная семейная жизнь, он не подходит к игорному столу, реже становятся припадки, а главное, он достигает вершин своего творчества, создает великие романы: “Бесы”, “Подросток”, “Братья Карамазовы” – и сценарист явно утрачивает интерес к своему герою, и последнему десятилетию жизни писателя уделяет одну неполную серию»¹⁷.

Первые два с половиной десятилетия жизни Достоевского так же мало интересовали сценариста. Но все же можно было ожидать, что сериал так или иначе восполнится эпизодами взросления и становления писателя – пусть фрагментарно, в форме воспоминаний. По свидетельству эксперта, в сценарии Володарского «был эпизод (так называемый “флэшбэк”, воспоминание взрослого Достоевского о своей юности), когда пьяненький отец писателя заявлял: “А я вот чтой-то не видал ни разу и не восчувствовал – ни Бога, ни черта! Стало быть, нету? Нету Бога, и все тут!” А затем резюмировал: “А если он есть, что ж он до сих пор не покарал меня, ась?>. Вот она, религиозная проблематика по Володарскому! Слава Богу, в фильме Хотиненко этот эпизод тоже опущен»¹⁸.

Все же похожий эпизод в картине явственно обнаруживается – о нем ниже. Вернусь к сериалу.

1849 год, 22 декабря, Санкт-Петербург, раннее морозное утро. Из ворот Петропавловской крепости в сопровождении конного конвоя выезжают кареты с арестантами в сторону Семеновского плаца – месту публичной казни. По одну сторону оцепленной войсками площади толпятся солидные господа в шубах и шапках, за ними простой люд – зеваки, любопытствующие. Арестантов (их двадцать три) выводят из карет (их шесть) и ведут на эшафот; под ногами скрипит снег, все осужденные без верхней одежды. Возле эшафота сложены гробы – один на другом. Звучит команда: «На караул!» Барабанный бой. Полицейский чин зачитывает приговор: «Указом его Императорского Величества высочайше утвержденная комиссия военного суда признала всех злоумышленников виновными и приговорила их к смертной казни расстрелянием…» Отдана команда: «Первых трех к столбам». Первую тройку привязывают к столбам и под барабанный бой надевают им на головы мешки. По версии картины, это, судя по приблизительному портретному сходству, Михаил Петрашевский, Николай Спешнев и Федор Достоевский (в титрах первые два не значатся).

Звучат команды: «Готовьсь! Цельсь!» Солдаты с ружьями на изготовку, указательные пальцы на курке, напряженно ждут команду «Пли». Остаются секунды. Но вот фельдъегерь, наблюдающий за процедурой казни из кареты, в последние мгновения перед выстрелами выбегает из своего укрытия и протягивает полицейскому чину бумагу: «От Государя!.. С нарочным!.. Спешно!.. Отставить казнь!.. Велика милость Государя!..»

Инсценировка окончена. С голов приговоренных стаскивают мешки. Достоевский в полуобмороке, дрожит, пальцы судорожно вцепились в мешок. «Господь милостив», – жалостливо говорит ему служитель.

Первые восемь минут картины озадачили многих зрителей, которые хоть немного знали фактическую сторону дела, не говоря уже о критиках. Сцена казни, вернее, ее инсценировка, в картине нарочито искажена, ужесточена: мешок на голове Достоевского, его полуобморок – прямой вымысел авторов картины, подмена и подтасовка. Ради

эффекта, ради заострения коллизии и ложной драматизации момента Достоевскому подменили его истинное переживание: мешок на голову Достоевского надели не реальные исполнители казни, а сценарист с режиссером.

В многочисленных интервью, случавшихся во время работы над картиной, режиссер неизменно повторял, что снимает «неизвестного Достоевского»: «Главная цель моего нового фильма – показать такого Федора Михайловича, о котором никто не знает»¹⁹. Дескать, все наслышаны о Достоевском-гении, но мало кто представляет себе его человеческое измерение. Режиссер не скрывал, что он, будучи образованным человеком, прежде ничего не знал о писателе – так, какой-то угрюмый, сложный, с трудным характером сочинитель знаменитых романов.