Достоевский и предшественники. Подлинное и мнимое в пространстве культуры

Но откуда взялась в сериале интрига подобного сорта? Письма А.И. Шуберт к Достоевскому не сохранились, три письма Достоевского к ней весны-лета 1860 года невинны, их уважительный тон говорит о сердечной дружбе, но не более. «Как я счастлив, что Вы так благородно и нежно ко мне доверчивы; вот так друг! Я откровенно Вам говорю: я Вас люблю очень и горячо, до того, что сам Вам сказал, что не влюблен в Вас, потому что дорожил Вашим правильным мнением обо мне и, Боже мой, как горевал, когда мне показалось, что Вы лишили меня Вашей доверенности; винил себя» (28, кн. 2: 14).

Для того, однако, чтобы увлеченность Достоевского и легкий флирт со стороны Шуберт получили пикантное наполнение, авторы фильма создают удобную конструкцию: сердобольный доктор Яновский, заметив болезненность Марии Дмитриевны, слыша ее подозрительный кашель, в знак дружбы к ее мужу берется за обследование больной, проводит лечение, достает дорогие лекарства, становится по сути дела домашним врачом. Достоевский же и Сашенька Шуберт, пользуясь полной свободой, заняты друг другом и движутся к опасной грани. Эффект достигнут, дон-жуанский список Достоевского пополнен. Эпидемия неверностей, вакханалия измен нужна, объясняют авторы картины, для сугубой драматизации сюжета, для оживления образа, являя собой особый киноязык, средство экранной выразительности. Однако нарочитое стремление к скандалу выдает себя грубыми подтасовками: бронзу с памятника гения обдирают вместе с кожей и костями.

Дело в том, что Яновский (при всем уважении к исполнителю его роли Дмитрию Певцову) никогда не лечил Марию Дмитриевну – ее лечил зять Достоевского, муж его младшей сестры Веры доктор Александр Павлович Иванов, человек редкого мужества и благородства (он умрет, как тургеневский Базаров, как чеховский Дымов, от сепсиса, заразившись при операции). В сценарий доктор Иванов не поместился, да и не нужны были в этом сценарии люди истинно добрые и порядочные.

Спустя три года брак Шуберт и Яновского потерпит крах, но не Достоевский имел отношение к разрыву супругов, хотя фильм усиленно намекает на причастность Ф.М. к решению Александры Шуберт оставить обыкновенного, скучноватого мужа.

Водевильные решения любовных драм

Писательские занятия Достоевского 1860-х годов, стремившегося вернуть себе имя после десяти лет отсутствия в литературе, обозначены в фильме бледными пунктирами. Сочинительство, литературные чтения, которые Достоевский и в самом деле очень любил, понадобились сериалу как приманка, как крючок, на который можно подцепить очередную жертву мужского любострастия. Достоевский-чтец собирал большие залы, и его глухой, будто надорванный голос был слышен в каждом уголке самых больших столичных аудиторий. Евгений Миронов долго искал и таки нашел похожий тембр голоса.

Но как расходуется в фильме выдающийся талант и мастерство артиста? Ему поручено читать монолог крайнего циника и эгоиста старшего князя Валковского («Униженные и оскорбленные»): «Я люблю значение, чин, отель; огромную ставку в карты… Но главное, главное – женщины… и женщины во всех видах; я даже люблю потаенный, темный разврат, постраннее и оригинальнее, даже немножко с грязнотцой для разнообразия!..» (3: 365).

Откровения про «грязнотцу» будто током ударяют пришедшую сюда с опозданием ревнивую жену Машу: гримаса отвращения искажает ее нежное лицо, и в гневе она покидает собрание. Зато красавица и эмансипантка Аполлинария Суслова (Ольга Смирнова), сидящая в зале, хищно раздувает ноздри и сужает зрачки, будто готовится к прыжку: «гиена уже лизнула крови» (19:136), учуяв того, с кем вместе можно пробовать большой разврат и окунуться в его бездны. На этот крючок она и ловится; постельные сцены писателя и курсистки не промедлили случиться и показаны в терпком вакханальном стиле: сладострастник Достоевский «дорвался и торжествует», с наслаждением доминируя.

Однако Достоевский никогда не читал на публике монолог о грязном разврате (все афиши о литературных чтениях Достоевского сохранились). Фрагменты из «Неточки Незвановой» и «Бедных людей» в зале Пассажа в начале 1860-х читал, отрывки из «Мертвого дома» произносил, но символ веры в темный разврат не декламировал и декламировать не мог. «Он вообще любил читать, чужие вещи, но и свои, – объяснял В. Хотиненко. – Это нам помогло. Он тщательно выбирал, что читать, выбирал отрывки, интересные публике. Сентиментальные, может быть… Он думал о публике. Ему было важно, как она поймет то, что он читает»³⁶.

Оказалось, авторы фильма тоже «думали о публике» и тоже «тщательно выбирали», что читать артисту от имени Достоевского. Но «выбрали» они текст на потребу тех зрителей, кому, быть может, очень хотелось, чтобы главный русский писатель выглядел как стареющий эротоман, который рвется разделить свои темные вожделения и тайные пороки с приличными дамами, пришедшими на литературные чтения в пользу учащейся молодежи.