Достоевский и предшественники. Подлинное и мнимое в пространстве культуры

«Дневник писателя» и «Братья Карамазовы», вызвавшие огромный шквал критики, как серьезной, содержательной, так и сокрушительной, ругательной, все же поставили предел нападкам на автора – ни острых пародий, ни желчных стихотворных обличений не последовало, разве что единичные жалкие всхлипы. Сатирикам и пародистам, памфлетистам и простым оскорбителям стал как будто внятен калибр этого писателя, его масштаб – на фоне которого рифмованная сатира или стихотворный анекдот выглядели мелко и плоско, и никак не могли подняться до уровня ругаемой прозы, дотянуться до нее.

Когда Достоевского не стало, величина его личности, объем его творчества стали осознаваться особенно остро, и это не было только данью памяти и влиянием минуты. «В последние годы, – писал Н.Н. Страхов, – Достоевский приобрел стариковскую уверенность и твердость в писании, выступал с настоящим авторитетным тоном, простым и живым, и поэтому производил могущественное впечатление. Точно так и его романы всегда стояли в первом ряду художественных произведений текущей литературы, были выдающимися ее явлениями. Размеры же всей этой деятельности были необыкновенные; никто еще из наших крупных писателей не писал так много. Поэтому понятно, что для многих читателей со смертью Достоевского сошла в могилу огромная доля, чуть не половина наличной литературы»¹².

Авторы, читавшие свои стихи и говорившие речи у могилы Достоевского в день его невиданно многолюдных похорон, несомненно чувствовали и понимали это. «Начали говорить речи и читать стихи. Желающих было так много, что не всем удалось исполнить это желание»¹³.

От января 1846 года, когда был сочинен пасквиль «Витязь горестной фигуры…», прошло всего 35 лет. Что стало с прыщом на носу литературы? О Достоевском говорили теперь совсем в другом тоне, другими словами, с другим отношением.

…Усни же, гений наш! Не зависть здесь тебя,
А чистая любовь сердечная хоронит!..
Отсюда всяк пойдет, в душе своей скорбя,
А здесь на прах слезу горячую уронит!..¹⁴

Это был мощный ответ авторам пасквиля. Дело было не в качестве простодушных стихов малоизвестного автора. Дело было в оценках. Не прыщ, но гений, не зависть, но любовь. Не стоя на коленях, но сердечно преклоняясь перед прахом. Получалось так, что, высмеивая претензии молодого Достоевского на вселенскую славу, авторы сами напророчили ему её – и слава, на момент кончины писателя пока еще всероссийская, легко догнала его. Младший современник Достоевского поэт Семен Надсон посвятил ушедшему гению прощальные строки:

…И счастлив тот, кто мог и кто умел любить:
Печальный терн его прочней, чем лавр героя,
Святого подвига его не позабыть
Толпе, исторгнутой из мрака и застоя.
На смерть его везде откликнутся друзья,
И смерть его везде смутит сердца людские,
И в час разлуки с ним, как братская семья,
Над ним заплачет вся Россия!..¹⁵
Впереди была слава мировая.
Поэзия Серебряного века:
«Он ЖИЛ СРЕДИ НАС… ОН НАШ…»

Литература Серебряного века, при всем огромном разнообразии и непохожести ее авторов друг на друга, так или иначе вся вышла из творчества Достоевского. Его романы, его образы, его эстетика и стилистика стали живой водой и вдохновенным источником для волшебной поэзии Серебряного века; лучшие поэты той поры смогли увидеть в создателе «пятикнижия» своего предтечу и учителя. Феномен столь мощной связи литературных поколений сказался еще и в том, что для выражения чувств и мыслей о Достоевском поэтам понадобились не только и не столько стихи, благодарные и признательные, сколько эссе, трактаты, очерки и литературные исследования. Поэты превращались в философов и теософов, философы – в поэтов.

Работы Анненского, Мережковского, Волынского, Розанова, Льва Шестова, Булгакова, Вяч. Иванова, Бердяева, высказывания о нем Блока и Белого стали в истории русской культуры новым этапом в осмыслении творчества Достоевского¹⁶. Никто при этом не становился на колени, никто не ощущал себя адептом или эпигоном.