Достоевский. Литературные прогулки по Невскому проспекту. От Зимнего дворца до Знаменской площади

В черновой программе майского выпуска «Дневника…» за 1876 г. зафиксировано намерение Достоевского посвятить разговору об игуменье Митрофании отдельную главку. Есть в этой рабочей тетради писателя и другие наброски, где упоминается «дело Митрофании». К сожалению, они очень лаконичны и не позволяют составить впечатление о том, в каком ключе предполагал Достоевский освещать личность настоятельницы Введенского Владычного монастыря. Возможно, его «запоздалое» обращение к этому «делу» было вызвано тем, что в 1875 г. адвокатами Митрофании была подана кассационная жалоба и приговор был пересмотрен (очевидно, не без влияния высоких покровителей). В результате вместо Енисейской губернии осужденная монахиня была отправлена в Ставрополь, в тамошний Иоанно-Мариинский женский монастырь, из которого вскоре была переведена в Ладинский монастырь на Полтавщине, также оказавшийся не последним местом пребывания Митрофании^[495]. Скорее всего, эти обстоятельства имеются в виду в еще одной записи Достоевского из рабочей тетради 1875–1876 г. времени работы писателя над майским выпуском «Дневника…»: «Где Митрофания?»

Еще одна из записей среди подготовительных материалов к «Дневнику писателя» чрезвычайно любопытна: «О князе Дадьяне, Митрофании». Достоевский здесь соединяет имена матушки Митрофании и князя Александра Леоновича Дадиани (Дадиана, Дадьяна, 1800–1865), о котором он прочитал в газете «Новое время» (1876. 4 марта. № 5) — в обозрении «Среди газет и журналов», где были приведены выдержки из статьи П. К. Мартьянова «Князь Дадиан, флигель-адъютант императора Николая I», опубликованной в журнале «Старая и новая Россия» (1876. № 3). В статье Мартьянова рассказывалось о возвышении и падении командира Эриванского гренадерского полка полковника А. Л. Дадиана, обвиненного в 1837 г. в лихоимстве и злоупотреблении своим служебным положением. Император Николай I, находившийся в то время на Кавказе и получивший донос на своего флигель-адъютанта, распорядился во время смотра в Тифлисе сорвать с него флигель-адъютантские аксельбанты в присутствии других офицеров и тестя кн. Дадиана, его непосредственного начальника — генерала Г. В. Розена. После этого разжалованный полковник был подвергнут трехлетнему тюремному заключению и затем сослан в Вятку. Достоевский, видимо, намеревался поставить в параллель истории игуменьи Митрофании и князя Дадиани. Однако самое интересное здесь то, что два объединенных писателем в рамках единого замысла фигуранта были близкими родственниками, членами одной семьи, так как князь А. Л. Дадиани был женат на старшей сестре матушки Митрофании — Л. Г. Розен, и события 38-летней давности в Тифлисе вполне могли происходить на глазах у 12-летней Прасковьи Розен. Возможно, в замысел Достоевского входило сопоставительное рассмотрение двух необычных судеб представителей одного аристократического семейства.

Р. Вильчинский. Портрет князя А. Л. Дадиани. Миниатюра на кости. 1830-е гг.

О большем трудно судить более определенно. Однако сказанное о неоднократных консультациях, за которыми, разрабатывая в «Дневнике писателя» тот или иной криминалистический сюжет, Достоевский обращался к А. Ф. Кони, позволяет обоснованно предположить, что, вынашивая и этот замысел, писатель не то что мог, а должен был поинтересоваться мнением не просто специалиста, но человека непосредственно в ходе следствия общавшегося с игуменьей Митрофанией. Впечатления Кони от бесед в гостинице «Москва» с этой умной и гордой женщиной, решительно пошедшей на преступление ради дела, которому она посвятила свою жизнь, мы уже приводили выше. Представляется, что Достоевский должен был заинтересованно воспринять оценку Кони личности матушки Митрофании. Тем более что, судя об упоминании ее имени в эпилоге романа «Подросток», сам был склонен рассматривать эту женщину, принадлежавшую известному дворянскому роду, как незаурядный и крупный характер, в котором, однако, ярко выразился дух времени и царивший в современном обществе «хаос понятий».

Конечно же, это только исследовательское допущение, но логика изложенных наблюдений подсказывает, что если бы Достоевский реализовал свой замысел и посвятил в майском выпуске «Дневника писателя» освещению личности игуменьи Митрофании отдельную главку, то беседы с нею А. Ф. Кони в гостинице «Москва» и впечатления знаменитого юриста от общения с этой женщиной, вероятнее всего, должны были бы найти, хотя бы косвенное, отражение на страницах моножурнала Достоевского…

«Краевский в полном моем распоряжении…»