Достоевский. Литературные прогулки по Невскому проспекту. От Зимнего дворца до Знаменской площади

Сегодня фраза, которой в романе «Подросток» Достоевский характеризует одну из героинь, Анну Андреевну Версилову: «Лицо в размерах матушки игуменьи Митрофании — разумеется, не предрекая ничего уголовного», — по необходимости требует комментарий. А в середине 1870-х гг. «дело игуменьи Митрофании» прогремело на всю Россию. Как писал один из журнальных обозревателей, «с самого открытия новых судебных учреждений не было еще такого громкого, шумного, возбудившего такой общий, всероссийский интерес дела, как это»^[485]. И Достоевский не ограничился лишь попутным упоминанием ее в эпилоге «Подростка». Незаурядная личность матушки Митрофании привлекла самое пристальное внимание писателя. Скорее всего, он знал о ней не только из газетных публикаций, но непосредственно и от инициатора судебного процесса, знаменитого юриста Анатолия Федоровича Кони, с которым близко сошелся как раз в 1873–1874 гг. и затем поддерживал дружеские отношения до конца жизни. Фигуре игуменьи Митрофании Достоевский предполагал посвятить специальную главку в своем моножурнале «Дневник писателя». В его рабочей тетради 1875–1876 гг. имя Митрофании упоминается неоднократно. Фигурирует оно и в набросках к неосуществленному романному замыслу 1870-х гг. «Отцы и дети». Остается только пожалеть, что эти творческие планы Достоевского не были реализованы.

Игуменья Митрофания (в миру баронесса Прасковья Розен). Гравюра И. Хелмицкого по фотографии середины 1870-х гг.

А. Ф. Кони. Фотография XIX в.

Вернемся, однако, на Невский проспект, в гостиницу «Москва», в середину весны 1873 г. Как вспоминает А. Ф. Кони, бывший в это время прокурором Петербургского окружного суда, в самом конце января или начале февраля к нему на рассмотрение поступила жалоба столичного купца 1-й гильдии лесоторговца Д. Н. Лебедева, в которой были приведены неопровержимые доказательства того, что игуменьей Введенского Владычного монастыря в подмосковном Серпухове матушкой Митрофанией были подделаны векселя от его имени на сумму в 22 тысячи рублей. Несмотря на то что в преступных действиях обвинялась весьма влиятельная личность, имевшая покровителей на самых верхах правительственной иерархии, А. Ф. Кони, проведя предварительную проверку изложенных Д. Н. Лебедевым фактов и получив санкцию министра юстиции графа Палена, возбудил судебное преследование против игуменьи Митрофании. И судебный следователь титулярный советник Н. Ф. Русинов по распоряжению прокурора вызвал ее в Петербург для дачи показаний.

Хотя в обычные свои приезды Митрофания останавливалась в Николаевском дворце на Благовещенской площади (она была в приятельских отношениях с Великой княгиней Александрой Петровной, принцессой Ольденбургской, — женой Великого князя Николая Николаевича Старшего) и «появлялась на улицах в карете с красным придворным лакеем»^[486], на этот раз — стояла уже середина апреля 1873 г. — она остановилась во второразрядной гостинице на углу Невского и Владимирского проспектов. По результатам первого же допроса следователем Н. Ф. Русиновым совместно с А. Ф. Кони было принято решение избрать для монашествующей баронессы в качестве меры пресечения против уклонения от суда и следствия домашний арест, во исполнение чего ими было предложено подследственной переселиться в Новодевичий женский монастырь на Царскосельском проспекте (ныне Московский просп., № 100). Однако в ответ они услышали неожиданную настойчивую просьбу.

«Я умоляю вас, — ответила им игуменья Митрофания, — не делать этого: этого я не перенесу! Быть под началом другой игуменьи — для меня ужасно! Вы себе представить не можете, что мне придется вынести и какие незаметные для посторонних, но тяжкие оскорбления проглотить. Тюрьма будет гораздо лучше!..»

«Ее отчаянье при мысли быть помещенной в монастырь было так искренне, — продолжает А. Ф. Кони, — что пришлось предоставить ей жить в гостинице под домашним арестом, установив осуществление полицейского надзора за нею незаметным для посторонних образом, так что с внешней стороны могло казаться, что она пользуется полной свободой и лишь по собственному желанию не выходит из своего помещения…»^[487] Таким образом, несколько месяцев, пока Н. Ф. Русиновым проводилось следствие по жалобе Лебедева, игуменья Митрофания провела в стенах гостиницы «Москва». С нею здесь же проживали две послушницы из ее сопровождения и «ее верный друг игуменья Московского Страстного монастыря Валерия»^[488].