Достоевский. Литературные прогулки по Невскому проспекту. От Зимнего дворца до Знаменской площади

Метафоры «драгоценной жидкости» и «стакана» как выражение диалектики формы и содержания в религиозной жизни Достоевский позднее разовьет в такую выразительную картину: «Несут сосуд с драгоценною жидкостью, все падают ниц, все целуют и обожают сосуд, заключающий эту драгоценную, живящую всех влагу, и вот вдруг встают люди и начинают кричать: „Слепцы! чего вы сосуд целуете: дорога лишь живительная влага, в нем заключающаяся, дорого содержимое, а не содержащее, а вы целуете стекло, простое стекло, обожаете сосуд и стеклу приписываете всю святость, так что забываете про драгоценное его содержимое! Идолопоклонники! Бросьте сосуд, разбейте его, обожайте лишь живящую влагу, а не стекло!“ И вот разбивается сосуд, и живящая влага, драгоценное содержимое, разливается по земле и исчезает в земле, разумеется. Сосуд разбили и влагу потеряли». Этот образ замечательно передает отношение писателя и к проповеди лорда Редстока, и к деятельности его «паствы»^[545].

В то же время Достоевский сосредоточивает внимание на исключительном успехе проповеди английского миссионера: «А между тем он делает чудеса над сердцами людей; к нему льнут; многие поражены: ищут бедных, чтоб поскорей облагодетельствовать их, и почти хотят раздать свое имение»^[546]. Этот эффект проповеди Редстока контрастно оттеняется невыразительным внешним обликом проповедника, который Н. С. Лесков описывает так: «Наружность Редстока — одна из неудачных. Он не только далеко не красив и не изящен, но даже совсем не имеет того, что называется „представительность“. Редсток среднего роста, коренаст и мускулист; фигуру его можно удачно определить русской поговоркой „Плохо скроен, да крепко сшит“»^[547].

«Может быть, вся сила его обаяния в том, что он лорд, — высказывает предположение Достоевский в черновых набросках, — и проповедует не „хлопску веру“, как называли нашу веру магнаты Западного края, когда за нее в прошлом и запрошлом столетии мучили народ, а барскую, „чистую“»^[548]. Однако в печатном тексте «Дневника писателя» он корректирует такое допущение: «Впрочем, трудно сказать, чтоб вся сила его обаяния заключалась лишь в том, что он лорд и человек независимый и что проповедует он, так сказать, веру „чистую“, барскую». «Настоящий успех лорда Редстока, — делает окончательный вывод Достоевский, — зиждется единственно лишь на „обособлении нашем“, на оторванности нашей от почвы, от нации. Оказывается, что мы, то есть интеллигентные слои нашего общества, — теперь какой-то уж совсем чужой народик, очень маленький, очень ничтожненький, но имеющий, однако, уже свои привычки и свои предрассудки, которые и принимаются за своеобразность, и вот, оказывается, теперь даже и с желанием своей собственной веры. <…> Повторяю, тут плачевное наше обособление, наше неведение народа, наш разрыв с национальностью, а во главе всего — слабое, ничтожное понятие о православии».

Эти строки воспринимаются как непосредственное продолжение горячих споров автора «Дневника писателя» со «старостихой редстоковой церкви» — Ю. Д. Засецкой. О новом витке этих споров в конце 1870-х гг., об одном их неожиданном комическом повороте у нас еще будет повод поговорить в связи со вторым адресом Юлии Денисовны на Невском проспекте — в доме № 100.

«Решил Фиглярин, сидя дома…»

Акварельный рисунок Ф. Баганца «Невский проспект напротив дома Логинова», датируемый самым началом 1860-х гг., — редчайший случай, когда мы располагаем историческим изображением Невского проспекта середины XIX в. в той его неофициальной, непарадной части, которая находилась между Фонтанкой и Знаменской площадью. Нам посчастливилось, что заказчик, граф Сергей Апраксин, поручил художнику запечатлеть вид, открывающийся из окон памятного ему по годам юности «дома Логинова». Так в кругозор Ф. Баганца попали два дома на противоположной стороне Невского, с 1830-х гг. принадлежавшие нескольким поколениям семьи купцов Меняевых вплоть до 1917 г.

Скажем прямо, что два этих трехэтажных домика, построенных еще в конце XVIII в., достаточно неказисты и не представляют собой с архитектурной стороны никакого интереса. Некоторое своеобразие им придает только оставленный строителями проезд между домами, отгороженный от Невского высоким сквозным забором из металлических пик с каменными воротами, завершающимися причудливым фронтоном. Впрочем, отметим еще на рисунке Баганца привлекательную симметричность двух этих домиков, нарушенную при позднейших перестройках. В 1866–1867 гг. левый дом был надстроен четвертым этажом, фасад его благодаря перестройке стал выглядеть более нарядно. А в начале XX в. надстроили и правый дом, существенно изменив его физиономию в духе устаревшей уже к этому времени классицистической эклектики. Но нас будут интересовать прежде всего 1840-е и 1850-е гг. Акварель Ф. Баганца точно соответствует занимающему нас периоду.

Ф. Баганц. Невский проспект между Литейным и Надеждинской улицей. Акварель. 1855