Достоевский. Литературные прогулки по Невскому проспекту. От Зимнего дворца до Знаменской площади

— Всему, всему, всему… и тому, чему учит Редсток, и тому, чему учит Мэккензи Уоллес и Деруа Болье, и еще гораздо больше, чем этому.

Хозяйка возвратилась в свой кабинет и рассказала дамам свое прощание с Достоевским, и те еще более смеялись над данною им командировкою „идти к куфельному мужику“, который „научит всему“»^[592].

«В этот же вечер, — продолжает Лесков, — одна из дам, бывших час тому назад у Засецкой, появилась в гостиной графини [С. А.] Толстой и рассказала, что Достоевский на них „накричал“ и „гнал их к куфельному мужику“. <…> И вдруг такое течение обстоятельств: час спустя сюда же входит Достоевский. Он был мрачен и нарочито угрюм <…>. В общие разговоры, какие тут шли, он долго не вмешивался. <…> Говорили о каких-то своих и чужих порядках, причем г-жа Кушелева, делая сравнения русской и европейской жизни, обмолвилась в том же роде, в каком говорила Засецкая, а именно, что она решительно не понимает, чем русский человек лучше всякого другого и почему для него всё нужно иное?

Достоевский в нее воззрился, раскрыл уста и произнес:

— Если не знаете, то подите к вашему куфельному мужику, и он вас научит…»^[593]

И теперь уже в салоне графини С. А. Толстой разговор вновь пошел по тому же кругу, что и у Ю. Д. Засецкой.

Ю. Д. Засецкая с братом Николаем. С акварели неизвестного художника. 1850–1860-е гг.

Зачем было приводить это «удвоение ситуации» с «куфельным мужиком» в нашем разговоре о «Достоевском на Невском проспекте»? Ведь салон графини Толстой располагался совсем в другом месте — на Миллионной улице близ Эрмитажа. — Исключительно для хронологической точности. Дело в том, что с графиней Софьей Андреевной Толстой, вдовой графа А. К. Толстого, писатель познакомился в самом конце 1878 г., тогда же стал частым посетителем ее салона. А из этого следует, что и эпизод у Ю. Д. Засецкой имел место в 1879–1880 гг., не ранее. Значит, это действительно произошло в доме М. И. Лопатина на Невском проспекте.

О том, что в очерке Лескова «О куфельном мужике и проч.» речь идет именно о Достоевском самой последней поры, как будто свидетельствует и примечание, которым автор сопровождает свое изложение. Заметив, что в появившихся после смерти писателя воспоминаниях В. А. Соллогуба юный Достоевский времени его вхождения в литературу предстает очень застенчивым человеком, Лесков продолжает: «В последние годы жизни его он [Достоевский] в этом отношении сильно изменился: застенчивость его оставила — особенно после поездки в Москву на пушкинский праздник Ф. М. не стеснялся входить в великосветские дома и держал себя там не столько применяясь к тамошним обычаям, сколько следуя обычаям своего собственного права. Задумчивую серьезность его не все умели отличать от дерзости, с которою, впрочем, она иногда очень близко соприкасалась»^[594].

Естественно, что после подобных стычек посещения Достоевским Ю. Д. Засецкой, очевидно, пошли на убыль. Свидетельство тому — записка Юлии Денисовны писателю, посланная накануне Великого поста 1879 или 1880 г., в которой она сетует:

«За что я впала в немилость, Федор Михайлович, не могу Вас застать и у себя не вижу, а я ежедневно дома от 3–5, кроме завтрашнего дня. Но если Вы намерены говеть и слушать эфимоны^[595], то соберу терпение и буду надеяться на Ваше посещение по выходе из годичной духовной бани. Не сердитесь за выражение, это моя месть за Ваше жестокое обращение со мной»^[596].

Как видим, дух пикировки между Засецкой и Достоевским по религиозным вопросам характерно окрашивает и это письмо! Ответил ли писатель на эту записку, побывал в доме Лопатина на Невском или нет, нам неизвестно. Данными о посещении Достоевским Юлии Денисовны в последний год его жизни мы не располагаем.

Ночь перед рождеством, или прощание в Петропавловской крепости

Одно из самых интересных и важных писем во всем эпистолярном наследии Достоевского было написано 22 декабря 1849 г. и адресовано в дом купца М. П. Неслинда на Невском проспекте (по старой нумерации № 109, соврем. № 104), где со своей семьей с весны 1847 г. проживал старший брат писателя Михаил^[597]. Кто и как доставил это письмо, неизвестно. Но сомнительно, чтобы оно было отправлено по городской почте. Такой вариант приходится исключить хотя бы уже потому, что автор письма был политическим арестантом, буквально на днях осужденным к четырем годам каторжных работ и ожидающим скорой отправки по этапу из Петербурга в Сибирь — сначала в Тобольскую пересыльную тюрьму и затем в Омский острог. Поэтому, надо полагать, письмо, предварительно с тщательным вниманием прочитанное кем-то из крепостных надзирателей, было, скорее всего, доставлено в дом Неслинда на Невском проспекте с жандармским курьером. Написанию этого письма предшествовали драматические события, наложившие неизгладимую печать на всю судьбу Достоевского.