Достоевский. Литературные прогулки по Невскому проспекту. От Зимнего дворца до Знаменской площади

Справа от него еще во времена Милютиных, в 1770-х гг., был пристроен трехэтажный корпус в стиле раннего классицизма, выходивший другим своим фасадом на набережную Екатерининского канала. С самого начала в его первом этаже также развернулась торговля. Оба здания образовали единое домовладение. До середины 1830-х гг. оно числилось под № 81 (в те годы нумерация домов была не поуличной, а сквозной для всей полицейской части), затем получило № 26 — теперь уже по Невскому проспекту. Поскольку правый корпус был угловым, выходя и на Екатерининский канал, номер нередко указывали дробным — 26/17. Как выглядело домовладение Силы Яковлева в 1830-е гг., можно увидеть, в очередной раз обратившись к «Панораме Невского проспекта» В. Садовникова.

В 1870-е годы, которые будут нас особенно интересовать в связи с именем Достоевского, у зданий с Милютиными лавками был уже другой владелец и другой номер. С 1858 г., когда у петербургских улиц поменяли четную и нечетную стороны, дом числился по Невскому проспекту под № 27 (этот номер сохраняется у него и по сей день). В 1869–1870 гг. у наследников Силы Яковлева его приобрел купец 1-й гильдии Игнатий Лесников. После смерти И. П. Лесникова в 1878 г. домом владела его жена — Прасковья Лесникова. При ней в начале 1880-х гг. была произведена частичная перестройка фасадов сначала углового, а затем и левого корпусов. «В прежнюю структуру были введены новые элементы, свойственные классицистической эклектике, — пилястры на фасаде основного (левого) корпуса, аттики с лучковыми фронтонами»^[298]. Хотя в XX в. оба корпуса подвергались частичному разрушению (и в ленинградскую блокаду, и при прокладке ветки метрополитена), они позднее были воссозданы с приближением к первоначальному облику.

Невский проспект у Милютиных рядов. Фотография И. Ностица. 1887

Милютины лавки, с которыми прежде всего была связана известность этого дома, славились прежде всего продажей экзотических фруктов, ранних ягод и привозных сластей. Кроме того, здесь продавались рыбные деликатесы, икра, шипучие вина, дичь. Это были дорогие торговые ряды, клиентами которых были, как правило, представители петербургской знати. Бытописатель Северной столицы Иван Пушкарев сообщал в своем обстоятельном описании Петербурга начала 1840-х гг.: «От Серебряного ряда до Казанского моста тянется длинный ряд Милютиных лавок с фруктами, овощами и колониальными произведениями^[299]. Кто не знает Милютиных лавок? Кто не покупал и не кушал Милютинской вишни, малины в январе и феврале месяцах, когда снег и иней покрывают еще наши сады?»^[300]

Выразительно упоминание Милютиных рядов в «Повести о капитане Копейкине» — вставной истории, которую рассказывает почтмейстер в поэме Н. В. Гоголя «Мертвые души» (1842). С целью продемонстрировать, как подействовал на героя — участника Отечественной войны 1812 года, инвалида без руки и ноги — Петербург, представляющийся капитану Копейкину одновременно и сказкою Шахерезады, и царством Семирамиды, автор приводит его на Невский проспект. «Пройдет ли мимо Милютинских лавок, — рассказывает о Копейкине почтмейстер, — там из окна выглядывает, в некотором роде, семга эдакая, вишенки — по пяти рублей штучка, арбуз-громадище, дилижанс эдакой, высунулся из окна и, так сказать, ищет дурака, который бы заплатил сто рублей, — словом, на каждом углу соблазн такой, слюнки текут…»^[301]

Капитан Копейкин. Иллюстрация П. Боклевского. 1879–1880

Достоевский знал произведения Гоголя чуть ли не наизусть, нередко варьировал, особенно в ранних произведениях, гоголевскую образность. Милютины лавки упоминаются у Достоевского в повести «Двойник» (1846). Описывая в гротескно-гиперболической форме званый обед в доме Олсуфия Ивановича Берендеева, устроенный в день рождения его единородной дочери Клары Олсуфьевны, повествователь сообщает, что он «походил более на какой-то пир валтасаровский, чем на обед», и «отзывался чем-то вавилонским в отношении блеска, роскоши и приличия, с шампанским-клико, с устрицами и плодами Елисеева и Милютиных лавок, со всякими упитанными тельцами и чиновною табелью о рангах…». У Гоголя изысканные деликатесы в витринах Милютиных рядов ассоциируются с чем-то сказочным и царственным (Шахерезада, Семирамида), у Достоевского — с библейским, ветхозаветным (Вавилон, пир Валтасара).^[302]