Достоевский во Франции. Защита и прославление русского гения, 1942–2021

Идиот — это частный мыслитель, противостоящий публичному профессору (схоласту): профессор все время ссылается на школьные концепты (человек — разумное животное), частный же мыслитель формирует концепт из врожденных сил, которыми по праву обладает каждый сам по себе (я мыслю). Таков весьма странный тип персонажа — желающий мыслить самостоятельно, посредством «естественного света»[458].

Следует заметить, что, выводя Идиота в виде концептуального персонажа, Делёз и Гваттари нигде не упоминают напрямую князя Мышкина как персонажа романа Достоевского. Поскольку концептуальный персонаж — это философский концепт, абстракция, выведенная из образа романного персонажа, он не включает в себя эстетическое измерение героя. Идиот Делёза не имеет собственной идентичности, являясь структурой мысли. Философ и психоаналитик скорее соотносят его, с одной стороны, с опытом Декарта, выстраивавшего свою философию в пику схоластике, а с другой стороны, с опытом подпольного парадоксалиста, подпольного мыслителя, каковым для них явился новый идиот, которому «совершенно не нужны очевидности, он никогда не „смирится“, с тем, что 3 + 2 = 5, он желает абсурда — это уже другой образ мысли»[459]

. Этот новый идиот, славянин, возникший в ином контексте, также христианском, но русском, противопоставлен прежнему идиоту — простецу Николая Кузанского, предшественнику cogito, в том смысле, что именно он говорит «Я», именно он провозглашает cogito.

Прежний идиот хотел самостоятельно разобраться, что поддается пониманию, а что нет, что погибло, а что спасено, новый же идиот хочет, чтобы ему вернули погибшее, не поддающееся пониманию, абсурдное[460].

Оппозицию между двумя типами мысли — публичным профессором и частным мыслителем — Делёз находит у Шестова, о чем он сам свидетельствует в одной из лекций (31 мая 1983), прочитанных в Университете Венсенн — Сен-Дени[461]

. Эту оппозицию Шестов намечает в книге «Киркегард и экзистенциальная философия. Глас вопиющего в пустыне» (1936), где философ проводит ту мысль, что

Достоевский, и Киргегард, первый не давая себе в том отчета, второй совершенно сознательно, видели свою жизненную задачу в борьбе и преодолении того строя идей, который гегелевская философия как итог развития европейской мысли воплотила в себе[462].

Для Кьеркегора частный мыслитель — это библейский Иов, у которого можно найти такое, что и не снилось прославленному философу и знаменитому профессору, каковым для Кьеркегора был Гегель.

От всеми прославляемого, знаменитого мыслителя, от великого ученого он пошел, и не пошел, а бросился, как к своему единственному спасителю, к «частному мыслителю», к библейскому Иову[463].

То же сделал и Достоевский, считает Шестов, утверждая, что у него и у Кьеркегора

не только идеи, но и метод разыскания истины совершенно одинаковы и в равной мере не похожи на то, что составляет содержание умозрительной философии[464].

Интерес к философии Шестова был связан у Делёза с работой над книгой «Ницше и философия» (1962), где впервые упоминается имя Достоевского в контексте подлинной «Критики чистого разума», которую «Шестову нравилось видеть в „Записках из подполья“ Достоевского»[465]. Проблему образа мысли, как начала философии, требующего устранения всех пресуппозиций, Делёз развивает в своем главном оригинальном труде «Различие и повторение», где вновь возникает оппозиция между «идиотом» Декарта и русским идиотом с отсылкой к Шестову и подпольному человеку, который