Достоевский во Франции. Защита и прославление русского гения, 1942–2021

Я показал в книге, что время и пространство определяют роман Достоевского. Время — это когда человек страдает. Пространство, когда он находит отдых, находит свою свободу. Время играет против пространства[103]

.

Катто исследует временные схемы романов. Так, на примере романа «Идиот» он наглядно демонстрирует зависимость сюжетных коллизий от степени сосредоточенности событий во времени, применяя музыкальные метафоры — ритардандо и крещендо — к тексту романа.

Исследователь отмечает сценический характер пространства в романах Достоевского и связывает это с тем, что его первыми писательскими опытами были именно пьесы. Он выделяет экспрессионистскую оркестровку мизансцены и освещения, игру света и цвета, чрезвычайно важную для Достоевского. Избегающий пространных описаний городского ландшафта, Достоевский с помощью световых пятен, словно наводя луч прожектора на детали быта, создает городское пространство — так устроен миф о Петербурге Достоевского. И среди этих деталей важнейшую роль играет цвет. Катто, вслед за В. Боцяновским, Л. Гроссманом, Н. М. Чирковым, С. М. Соловьевым, пристально изучает семантику и символику цвета у Достоевского — этому посвящена большая глава в третьей части. Как это ни парадоксально, но Катто, уделяя повышенное внимание архитектонике, архитектуре, строению и устройству прозы Достоевского, воссоздает вместе с тем особую живописную стихию романов русского писателя, в свете, тенях и цветах которой его творения приобретают неповторимый колорит грандиозной фрески, где, однако, мелькают отблески видений художников прошлого. В высшей степени выразительно об этой стороне метода Катто-литературоведа написал выдающийся славист Ж. Нива, его давний товарищ по московским бдениям и ближайший коллега по французскому славистическому цеху:

Жак Катто был «созерцателем» картин. Он умел смотреть на них долго, умел проникаться их внутренним динамизмом, и его неимоверная живописная память диктовала ему новые экзегезы. В точности так же он умел смотреть на творчество Достоевского как на огромную картину — это и «Ночной дозор» Рембрандта, где светотени облекают дымкой таинственности послание, где видение часто оборачивается богоявлением. И Рафаэль переливающийся светом фронтальной «Афинской школы». Катто писал: «его экстерьеры как будто написаны аквафортистом, а интерьеры — мастером светотени». Все любимые картины Достоевского давно описаны, но Катто сумел увидеть их по-новому, сумел точнее определить рисунок их роли в организации взгляда Достоевского. Откуда это преобладание живописного над музыкальным и натуральным? Дело в том, что картина захватывает писателя, поглощает творца и провоцирует наступление тотального видения. Присутствующее во всех творениях Достоевского «рембрандтовское освещение» необходимо для поиска идей. Катто, «созерцатель» картин, смотрит на хаос Достоевского и прочитывает его для нас[104].