Достойно есть

И за кровь отомстить мертвецов моих непогребённых – Т. Лигнадис (σ. 124) полагал, что этот мотив взят из трагедии «Антигона» Софокла: фиванский царь Креонт бросил мёртвое тело своего врага Полиника на съедение хищникам и под страхом смерти запретил гражданам прикасаться к нему, но сестра Полиника, Антигона, нарушила запрет и похоронила брата. Однако никакого отмщения в этом сюжете нет. Я подозреваю, что Элитиса вдохновил образ разгневанного Ахилла, спешащего отомстить за своего друга Патрокла. В «Илиаде» тело Патрокла остаётся непогребённым до исполнения мести.

Один я встал к рулю… —гимн одинокому героическому пути, этот текст почти не требует комментария. Орнаментальная симметрия строф, повторы и перечисления («однажды и дважды и трижды я…») восходят к византийской поэтике, но вместе с тем и к структуре народных песен. Перечень бедствий, где говорится о землетрясениях, опустошениях, злодеяния хврагов и родных, взят из ектеньи (просительной молитвы), читаемой на литургии: «Избавь, Господи, город сей и всякий город и страну от голода, мора, землетрясения… нашествия иноплеменников и междоусобной войны». В оригинале вместо опустошений назван голод.

Каменные зубы продолжают тему противостояния изменчивого времени и незыблемой основы.

Меч студёных вод – образ, заимствованный из 57-го кондака Романа Сладкопевца, но в корне переосмысленный: у Романа «влажный меч» и «студёное озеро» – орудие казни сорока Севастийских мучеников. Венец зноя как символ славы и святости имеет настолько широкое распространение в мировой культуре, что возвести его к одному источнику просто невозможно, но нельзя не отметить, что в этом кондаке Романа венец тоже упоминается.

Погонщики мулов – второе чтение, действие которого разворачивается в конце января – начале февраля 1941 года («спустя три цельных недели» после событий «Дороги на фронт»), начинается с прибытия на передовую продовольственных подвод (мулы служили основным транспортом для доставки провианта и боеприпасов). Из старой газеты фронтовики узнают о том, как легкомысленно был воспринят в тылу их подвиг («а вечером в театрах пели песни и представляли сцены из нашей жизни»). Далее следует фантастический, нарочито басенный, диалог между двумя солдатами. Имена героев выбраны неслучайно: Лефтерис – производное от Элефтериос («Освободитель»), а Зоис – мужской аналог имени Зоя, означающего «Жизнь».

Делвино, Агии Саранда, Корица – греческие названия албанских городов Дельвина, Саранда и Корча, отбитых у итальянских фашистов зимой 1940 года, а Превеза и Арта – города в Эпире.

Грозя им вслед раскрытой пятернёй – Зоис провожает скомканные газетные листки немыми ругательствами. Поднятая вверх рука с растопыренными пальцами – это «фаскело» или «мундза», оскорбительный жест, выражающий презрение и негодование.

Первая ласточка в небе… – поговорку «Одна ласточка весны не приносит» Элитис уже оспаривал устами внутреннего Логоса в одном из гимнов «Бытия». Теперь он возвращается к этому образу, на этот раз задействуя фольклорную поэтику (Т. Лигнадис приводит вероятные источники) и византийскую символику Благовещения: у Романа Сладкопевца ласточка поёт «Восстань, Адам, от смертного сна» (Λιγνάδης, σ. 135).

В предчувствии весны, каким его изображает Элитис, вновь объединяются христианские и языческие представления: возрождение умерших может быть отнесено к уже возникавшему мотиву Страшного суда, но в дохристианских религиях многих народов встреча весны была связана с культом предков. Так и в древних Афинах во время весеннего праздника Анфестерий поминали усопших и верили, что их души возвращаются на землю в эти дни.

Бога-Творца Элитис называет Первомастером. Так называли в народе начальника артели строителей, плотников или других мастеров, и, по всей видимости, выбор Элитиса был вдохновлён народными песнями. В песне «Артинский мост» маленькая птичка советует строителям принести человеческую жертву: «пока не сгубите души, держаться мост не будет, / но не губите сироту, ни странника, ни гостя, / а только первомастера красавицу-супругу» (Λιγνάδης, σ. 136).

Ты на кручах горных меня ваял – в этой строке, как и в последней («Ты в горах основал меня»), читается явная аллюзия на псалом 86: «Основания его на горах святых». К этому же образу Элитис обратится в следующем стихотворении.