– «Вся мощь его и любовь…» – неожиданно воодушевилась Лата.
– «…лишь для тебя, Айлмер!»
Последнюю строку четверостишия отметил громовой раскат.
– «Роз Айлмер, лучшая из роз, – продолжала Лата. – Ты вся в моей судьбе».
– Всё, – опять поправил ее Амит.
– Ой, точно, извини. «Ты – всё в моей судьбе! Ночь вздохов, памяти и слов…»
– «…я отдаю тебе!» – произнес Амит, потрясая зонтом.
Он вздохнул и восторженно поглядел на Лату:
– Прекрасное стихотворение, прекрасное! Только там не «Вся мощь его и любовь…», а «Вся мощь его, его любовь…».
– А я как сказала? – спросила она, думая, что и ей в последнее время выпало немало таких «ночей вздохов, памяти и слез».
– Ты забыла второе «его».
– «Вся мощь его и любовь». «Вся мощь его, его любовь». Да, поняла, что ты имеешь в виду. А есть разница?
– Конечно есть. Ритм сбивается. И потом, речь ведь о любви, которая заключена в самом стихотворном размере.
Они зашагали дальше. Идти рядом и так было непросто, а тут еще зонтики мешали. Могила Роуз Айлмер находилась недалеко, у первого перекрестка, но Амит решил сделать крюк.
Могилу венчала спиральная, сужающаяся кверху колонна. На табличке под именем и возрастом покойной была стихотворная эпитафия, которую Лэндор написал незамысловатым пятистопным ямбом:
Лата взглянула на могилу, затем – на Амита, глубоко о чем-то задумавшегося. Какое у него уютное лицо, подумала она, а вслух спросила:
– Ей было всего двадцать?
– Да. Почти твоя ровесница. Они познакомились в платной библиотеке Суонси, а потом родители увезли ее в Индию. Бедный Лэндор… Благородный дикарь. Прощай, прекрасная Роза!
– А отчего она умерла? Не вынесла разлуки?
– Объелась ананасами.
Лата распахнула глаза.
– Вижу, ты мне не веришь, но, увы и ах, это правда! Ладно, давай возвращаться к машине, нас уже заждались… Ты промокла до нитки, что, впрочем, неудивительно.
– Ты тоже, – заметила она.
– Ее могила, – продолжал Амит, – похожа на перевернутый рожок мороженого.
Лата промолчала. Амит начинал ее раздражать.
Когда Дипанкара завезли в Азиатское общество, Амит попросил водителя ехать в Чорингхи, к Президентской больнице.
– Итак, говоришь, мемориал Виктории и мост Ховра – все, что ты знаешь о Калькутте, и больше тебе ничего знать не нужно?
– А вот этого я не говорила. Просто я нигде больше не успела побывать. Ах да, недавно меня водили в «Фирпо» и «Золотую туфельку». И еще на Новый рынок[315]
.Тапан встретил эту новость двустишием в духе Каколи:
Лата была озадачена, но, поскольку ни Тапан, ни Амит не соизволили внести какую-либо ясность, продолжала:
– Еще Арун сказал, что мы поедем на пикник в Ботанический сад.
– О да, непременно отобедайте под раскидистым баньяном.
– Он у нас самый большой в мире, – добавил Тапан с таким же, как у брата, подлинно калькуттским высокомерием.
– Неужели вы поедете туда в такой дождь? – спросил Амит.
– Ну, если в этот раз не удастся, значит на Рождество.
– Так вы приедете зимой? – обрадовался Амит.
– Да, собираемся.
– Славно, славно. В это время у нас постоянно проходят концерты индийской классической музыки. И вообще здесь хорошо, я все тебе покажу – развею мрак твоего невежества! Расширю горизонты твоего сознания! И бенгальскому заодно научу.
Лата засмеялась:
– Жду с нетерпением.
Пусик издал душераздирающий рык.
– Да что с тобой такое? – спросил его Тапан. – Подержи, пожалуйста, – сказал он, давая Лате поводок.
Пусик утих.
Тапан наклонился к псу и внимательно осмотрел его ухо.
– Он сегодня еще не гулял. А я еще не пил молочный коктейль.
– Ты прав, – кивнул Амит. – Что ж, ливень закончился, давайте взглянем на вторую поэтическую реликвию и пойдем на Майдан – там вы двое набегаетесь и перепачкаетесь вволю, а на обратном пути заглянем в «Кевентерс».
Он обратился к Лате:
– Я хотел показать тебе дом Рабиндраната Тагора на севере Калькутты, но это довольно далеко, и погода не очень, – пожалуй, в другой раз. Ты еще не рассказала о своих пожеланиях. Что ты хотела бы посмотреть?
– Хочу побродить вокруг университета. Колледж-стрит и так далее. А больше пожеланий вроде и нет. Неудобно отнимать у тебя время.
– Пустяки, – ответил Амит. – Вот мы и пришли. В этом маленьком здании Рональд Росс открыл возбудителя малярии. – Он показал на соответствующую табличку на воротах. – И написал в честь своего открытия стихотворение.
Тапана с Пусиком табличка не заинтересовала, зато Лата с любопытством прочитала стих. Прежде она не читала стихов, написанных учеными, и потому не знала, чего ожидать.