Проснулся он затемно. Надел засаленные дхоти и побрел сквозь зыбкую грязь улиц к дому Рашидова отца. Дождь перестал, но с нимов еще капала вода – на него и на дворничих, переходивших от дома к дому и собирающих мусор, с вечера выставленный хозяйками за дверь. Порой ему попадались свиньи: с хрюканьем и пыхтением они рыскали по улицам, выискивая объедки и экскременты. Собаки молчали, зато в тающей ночной темноте время от времени кричал петух.
Становилось все светлее. К этому времени Качхеру, медленно, но решительно шагавший по улицам, выбирая участки посуше, уже не видел тех домов, что больше всего пострадали от стихии, – это зрелище угнетало его не меньше, чем жену, однако с годами он научился закрывать на все глаза.
Добравшись до хозяйского дома, он огляделся по сторонам. На улице никого не было, но бабá-то наверняка уже поднялся: он исправно совершал утренний намаз. На веранде стояли чарпои, и на них кто-то спал, – видимо, эти люди устроились на ночь во дворе, где их застиг внезапный дождь. Качхеру провел рукой по морщинистому лицу и позволил себе улыбнуться.
Вдруг рядом раздалось отчаянное кряканье и кудахтанье. Селезень – царь двора, – агрессивно выгнув шею и выставив вперед голову, но с совершенно невозмутимым взглядом гнал по битым кирпичам и грязи то петуха, то двух куриц, то нескольких крупных цыплят. Сперва они добежали до хлева, затем обогнули раскидистый ним, пересекли дорогу и двинулись к дому, где жили бабá и его младший сын.
Качхеру на минуту присел на корточки. Затем подошел к колонке и побрызгал водой на грязные босые ноги. Маленький черный козлик бодал лбом стойку колонки. Качхеру погладил его по голове. Козлик посмотрел на человека циничными желтыми глазами и жалобно заблеял, когда его перестали гладить.
Качхеру поднялся по четырем ступенькам крыльца к двери сарая, где хранились плуги. У хозяина было три плуга: два местных дези с заостренными деревянными лемехами и один миштан с загнутым железным лемехом (его Качхеру никогда не брал). Он открыл дверь и вытащил плуги на свет, сел на корточки и тщательно их осмотрел. Наконец закинул один плуг на плечо и пошел через двор к хлеву. Заслышав его шаги, животные поворачивали к нему головы, а он ласково и тихо их приветствовал: «А-а-а, а-а-а!»
Сперва он задал корм скотине, подмешав к соломе, сену и воде немного больше зерна, чем полагалось в такую жару. Покормил даже водяных буйволов, которых обычно отправляли пастись под присмотром пастуха, – в это время года травы и водной растительности было совсем мало. Затем Качхеру приладил веревки на морды и шеи двух умных белых бычков, на которых предпочитал работать, взял длинную палку, прислоненную к стене хлева, и бережно вывел животных на улицу. Вслух, но так, чтобы его никто не слышал, он сказал бычкам:
– Кабы не я, вам давно пришел бы конец.
Собираясь надеть на быков ярмо, он вдруг вспомнил кое-что. Строго наказав животным стоять смирно, он вернулся к сараю и взял лопату. Быки стояли на месте. Он похвалил их, запряг в плуг и положил его на ярмо вверх тормашками: пусть сами тащат, а он понесет лопату.
Когда летом вдруг проходил дождь, Качхеру полагалось вспахать хозяйские поля, пока земля еще не высохла. Он переходил с поля на поле и пахал с утра до вечера, чтобы напитать почву драгоценной и недолговечной влагой. Качхеру работал в поте лица и ничего за это не получал.
Он был одним из хозяйских чамаров и трудился не только в поле – отец Рашида мог в любое время дать ему любое поручение: накачать воды для купания, отнести записку на другой конец деревни, затащить на крышу стебли архара, голубиного гороха – для просушки (потом ими топили очаг на кухне). Дома его считали своим, и потому изредка ему дозволялось войти внутрь, особенно если нужно было отнести что-то на крышу. После смерти старшего брата Рашида стало ясно, что без помощника в доме не обойтись. Однако, когда приглашали Качхеру, все женщины закрывались в отдельной комнате или уходили в огород на заднем дворе и прятались у стены дома.
В качестве платы за труд семья Рашида давала Качхеру немного зерна во время уборки урожая, – впрочем, им с женой этого не хватало даже на самое скромное пропитание. Еще батраку выкроили небольшой клочок земли для возделывания в свободное от работы время. Кроме того, ему позволяли пользоваться хозяйскими быками, плугами, лопатами, мотыгами и прочим инструментом, который был не по карману Качхеру (а влезать в долги ради такого крошечного надела он считал бессмысленной затеей).