Достойный жених. Книга 2

– Но я не хочу лишать вас общения с талантом Амита Чаттерджи своими недостойными измышлениями, – произнес он удрученно, отказавшись от идеи прочесть подготовленную им краткую историю индийской поэзии на английском языке, которая должна была завершиться кульминационным триолетом, посвященным «нашей величайшей поэтессе Тору Датт»[225]. – Господин Чаттерджи прочтет подборку своих стихов, после чего ответит на вопросы, – завершил свое вступление Навроджи.

Амит прежде всего сказал, что очень рад побывать в Брахмпуре. Приглашение было сделано на матче по крикету, и он видит, что господин Дуррани, пригласивший его, не изменил своим увлечениям.

Лата была удивлена. Приехавший накануне Амит сказал ей, что приглашен Литературным обществом, и она решила, что визит устроил господин Навроджи. Она вопросительно посмотрела на Кабира, он в ответ пожал плечами. Исходивший от него запах пота напомнил ей о том дне, когда она наблюдала за его тренировкой на площадке. Сегодня он держался довольно холодно. «Интересно, – подумала Лата, – с той женщиной он так же сдержан?» Что ж, она тоже может поиграть в эту игру.

Амит заметил, что Лата и Кабир обменялись взглядами как хорошо знакомые люди. Он потерял на миг нить размышлений и на ходу сочинил нечто глубокомысленное насчет сходства между крикетом и поэзией. Затем он вернулся к приготовленному плану выступления и сказал, что для него большая честь – выступать в городе, где находится Барсат-Махал и где жил писавший на урду поэт Маст. Возможно, не все знают, что Маст сочинял не только знаменитые газели, но и сатирические стихи. Трудно сказать, что именно он написал бы о прошедших только что выборах, но, несомненно, нашел бы что сказать о той бесцеремонной напористости, с какой они проводились – особенно в Пурва-Прадеш. Чтение утреннего выпуска «Брахмпурской хроники» побудило и его самого сочинить небольшое стихотворение. Не претендуя на создание чего-нибудь столь же значительного, как «Ванде матарам»[226] и другие патриотические гимны, он предлагает слушателям это сочинение как гимн победы тех, кто уже избран в руководящие органы или будет скоро избран.

Достав листок из кармана, он начал:

– Бог-Булыжник, славься! Выборы – за дверь,
дабы брать по крупной мы могли теперь!
За борт – честных! Ныне – радуйся, братва:
Все презренье – бедным, богачам – права!
Больше жертв и денег каждый день и час.
Уповаем, Бог наш, сделай злее нас…

Стихотворение содержало еще три строфы, касавшиеся, помимо прочего, ряда местных коллизий, сведения о которых Амит вычитал в газете. Одна из его аллюзий заставила Прана и Лату подпрыгнуть от неожиданности. Амит мимоходом прошелся насчет некого землевладельца и некого борца с феодальным землевладением, которые сошлись было воедино, но в борьбе за голоса избирателей разбежались, как бильярдные шары.

Большинство слушателей рассмеялось, им понравилось стихотворение и особенно намеки на местные события. Однако господин Макхиджани не нашел это забавным.

– Он смеется над нашей Конституцией. Он смеется над Конституцией! – негодовал поэт-патриот.

Амит прочитал еще десяток стихотворений, в том числе «Жар-птицу», которая не давала покоя Лате, когда она впервые познакомилась с ней. Профессору Мишре стихотворение тоже понравилось. Он внимательно слушал его, кивая.

Некоторые стихотворения из прочитанных Амитом были созданы недавно и еще не опубликованы, но одно из них, о смерти одной из своих тетушек, он написал давно. Лате оно показалось очень трогательным. Амит приберег его и редко читал публично. Пран слушал, низко опустив голову, остальные тоже сидели очень тихо.

Прочитав все, что собирался прочитать, и переждав аплодисменты, Амит объявил, что будет рад ответить на вопросы.

– Почему вы не пишете на бенгальском, вашем родном языке? – требовательно спросил один из молодых людей. У него был очень сердитый вид.

Амиту часто задавали этот вопрос; он и сам задавал его себе. Публике он отвечал, что недостаточно хорошо владеет бенгальским языком, чтобы выразить все так же полно, как он делает это по-английски. Его предпочтения тут ни при чем. Тот, кого всю жизнь учили играть на ситаре, не может с ходу освоить саранги только потому, что так ему велит его идеология или, скажем, совесть.

– Кроме того, – добавил Амит, – все мы – порождение истории и должны делать то, что у нас получается лучше, не оспаривая выбора судьбы. Даже санскрит пришел в Индию со стороны.

Госпожа Суприйя Джоши, мастер верлибра, встала и спросила:

– Зачем вы все время рифмуете? Луна, волна, луна, волна? Поэт должен быть свободен, как птица – Жар-Птица. – Улыбнувшись, она села.