Достойный жених. Книга 2

– А что говорит Уран? – спросила госпожа Рупа Мера.

– Поправка на него оказалась незначительной, – ответил астролог. – Но, разумеется, произвести эти расчеты все равно было необходимо, – поспешно добавил он.

18.7

Малати с подругой вошли в Музыкальный колледж Харидаса.

– Сведений от источника больше не поступало, – сказала подруга. – Но если поступят, я тебе сообщу.

– О чем ты? – спросила Малати. – Надеюсь, мы не опаздываем.

Устад Маджид Хан был очень раздражителен в последнее время.

– О женщине, с которой он встречался в «Голубом Дунае».

– Кто встречался?

– Ну как «кто»? Кабир, конечно.

Малати остановилась и повернулась к подруге:

– Ты же говорила, что это был «Рыжий лис».

Подруга пожала плечами:

– Да? Возможно. Это легко спутать. А какая разница, где ты кого-нибудь подстрелишь – в Чоуке или в Мисри-Манди?.. Да что с тобой? – воскликнула она, когда Малати с побелевшим лицом схватила ее за руку.

– Как эта женщина выглядела? Что на ней было?

– Что за дела? То ты ничего не хочешь знать, то набрасываешься с вопросами.

– Отвечай скорее!

– Я же там не была, их заметила эта девушка, Пурнима – ты ее, наверное, не знаешь, она из Патны, учится на историческом. Она сидела за несколько столиков от них, да и свет там, как водится, приглушенный, так что…

– Но в чем она была? Я имею в виду – та женщина, не твоя Пурнима.

– Малати, да что такое? Прошло несколько недель…

– В чем она была? – с отчаянной настойчивостью добивалась Малати.

– В зеленом сари. Подожди, я постараюсь вспомнить, а то, боюсь, ты меня убьешь. Ну да, Пурнима сказала, что на женщине было зеленое сари и куча изумрудов. Высокая блондинка. Вот и все, что она сказала.

– О, что я наделала! – причитала Малати. – Бедный парень! Какая ужасная ошибка! Что я наделала!

– Малати, танпуру надо держать бережно, обеими руками, – сказал Маджид Хан. – Это же не котенок. Что с вами?

– Что с тобой? – спросила Лата, когда Малати ворвалась в ее комнату.

– Он был тогда со мной!

– Кто?

– Кабир. Тогда, в «Рыжем лисе» – ну, то есть в «Голубом Дунае».

Лата, захлестнутая ревностью, воззрилась на Малати буквально как чудище с зелеными глазами[231].

– Нет! Я не верю. Только не ты!

Лата воскликнула это с таким ожесточением, что Малати отпрянула, испугавшись, что подруга на нее набросится.

– Я не имею в виду, что у нас было свидание! Я хочу сказать, что он не встречался с какой-либо другой девушкой. Мне назвали не то кафе. Я должна была разузнать все как следует. Извини, что не сделала этого. Представляю, что ты, наверное, чувствовала, – и все это из-за меня. Так что, пожалуйста, не вини ни в чем ни его, ни саму себя.

Лата минуту-другую молчала. Малати ожидала, что она разразится слезами – с облегчением или с огорчением, – но Лата не стала плакать.

– Я не собираюсь никого винить, – сказала она. – Но и ты себя не вини.

– Ну как же? Парень был абсолютно искренен, а я…

– Не вини, не вини. Не за что. Я, естественно, рада, что Кабир говорил искренне, – не могу выразить, как рада, но… В результате всех этих переживаний, Малу, я кое-что поняла – о себе и о своих чувствах… можно сказать, о странности своих чувств к нему.

Ее голос, казалось, доносился с некой пустынной земли между надеждой и отчаянием.

18.8

Профессор Мишра был огорчен тем, что ему не удалось уговорить Прана забрать заявление об участии в конкурсе на звание доцента и отказаться от безрассудных планов пересмотра учебной программы, но, с другой стороны, его радовали затруднения, возникшие перед отцом Прана. Пресса дружно критиковала противников Махеша Капура за их нечестные методы борьбы, но большинство комментаторов сходились на том, что министр почти наверняка проиграл выборы. Профессор Мишра живо интересовался политикой, и почти все его информаторы соглашались: он может действовать, не боясь того, что отец Прана будет в силах исправить какую-либо несправедливость, допущенную в адрес его сына, или как-то отомстить.

Приятно было и то, что к моменту заседания квалификационной комиссии это должно было стать непреложным фактом: подсчет голосов в избирательном округе Капура был намечен на шестое февраля, а заседание комиссии – на седьмое. Профессор будет знать наверняка, может ли он спокойно убрать с дороги молодого преподавателя, нарушавшего налаженную рутину управления кафедрой.

В то же время одним из кандидатов на звание, и не худшим из них, был племянник главного министра, и профессор Мишра мог снискать расположение С. С. Шармы, если бы помог его родичу добиться успеха. И тогда в случае открытия вакансий в каком-нибудь правительственном комитете – по образованию, например, хотя и не обязательно в нем, – кандидатура профессора О. П. Мишры, который уйдет к тому времени на пенсию, не вызовет, хотелось бы надеяться, особых возражений у властей предержащих.