Достойный жених. Книга 2

На барже были доставлены обтесанные до ровных цилиндров бревна, которые уложили поверх уступов гхата четырьмя параллельными вертикальными рядами, образовавшими настил шириной десять футов. На высоте ста пятидесяти футов настил поворачивал вправо, в более узкий проход, и здесь бревна положили теснее, чтобы поворот был плавным. С этого места лингам собирались поднимать по диагонали, и для разворота нужно было придумать и отрепетировать сложную процедуру.

В назначенный день, задолго до того, как проснулись птицы, зазвучал торжественный, грустный и чарующий зов раковин. Лингам еще раз омыли и обернули сначала шелково-хлопчатобумажной тканью, а затем толстым слоем коричневой джутовой рогожи. Поверх нее лингам обвязали толстыми канатами, от которых расходились канаты и тросы потоньше. Десятки тысяч ноготков были воткнуты в рогожу или рассыпаны по ней вперемешку с лепестками роз. Маленький дамару[259] начал отбивать звонкий гипнотический ритм; священники завели непрерывную многочасовую песнь, накладывавшуюся через громкоговорители на волнообразный гул толпы, то звучавший приглушенно, то вспыхивавший с новой силой.

В полдень, в самое пекло, когда все стараются беречь силы, двести молодых людей, недавно посвященных в акхару Шивы, босые и обнаженные по пояс, встали по пять человек с каждой стороны настила на каждой из двадцати ступеней гхата и принялись тянуть лингам за веревки, перекинутые через плечи и врезавшиеся в кожу. Бревна затрещали, и лингам послушно пополз вверх. Поющая, приплясывающая, молящаяся и болтающая толпа разом издала трепетный вздох.

Рабочие кремационных гхатов оставили работу, дивясь на ползущий вверх лингам. Трупы продолжали гореть без присмотра. Стали слышны жалобные причитания пуджари, лишившегося объекта поклонения, и нескольких его единомышленников.

Постепенно по команде сверху лингам рывками поднимался со ступеньки на ступеньку. Несколько человек подталкивали его вагами снизу. На каждом следующем уступе они вбивали под него клинья, чтобы люди, тянувшие его, могли передохнуть. Солнце нещадно палило с неба, раскаленные ступени гхата, крутые и неровные, обжигали ступни, все задыхались от натуги и жажды. Но они продолжали трудиться в едином ритме, и через час работы лингам поднялся над Гангой на высоту семидесяти футов.

Раджа Мархский, стоя наверху, с удовлетворением следил за процессом, время от времени радостно выкрикивая: «Хар хар Махадева!» Несмотря на жару, он был в белом шелковом костюме для церемоний, густо испещренном жемчужинами вперемешку с каплями пота. В правой руке он держал большой золотой трезубец.

Раджкумар Мархский с высокомерной, как у отца, усмешкой на лице исступленно кричал молодым послушникам: «Быстрее! Быстрее!» – и колотил кулаками по их спинам, чрезвычайно возбужденный видом крови, которая начала выступать у них на плечах из-под веревок.

Рабочие старались двигаться быстрее. Их движения стали менее слаженными. Веревки скользили на их плечах, покрытых потом и кровью.

Лингам достиг поворота, где ступени гхата переходили в узкий проулок, откуда уже не было видно Ганга.

Внезапно одна из веревок на внешней стороне поворота лопнула, державший ее молодой человек пошатнулся. Нарушение ритма вызвало неравномерное распределение напряжений, и лингам чуть сдвинулся в сторону. Лопнула еще одна веревка, за ней третья. Это вызывало сотрясение всей каменной громады. Сразу же в рядах рабочих вспыхнула паника.

– Клинья! Вставьте клинья!

– Держите его!

– Стойте… погодите… вы нас убьете!

– Уходите, уходите! Нам его не удержать.

– Спустите его на ступеньку, ослабьте натяжение.

– Тяните!

– Не тяните, он вас раздавит…

– Бегите! Спасайтесь!

– Вбейте клинья! Клинья!

Веревки начали рваться одна за другой. Лингам чуть сдвинулся вниз – сперва одним концом, затем другим. Крики людей, тянувших его наверх, терявших равновесие, когда рвались веревки, и падавших на ступени гхата, смешивались с негромкими, но грозными звуками смещавшегося по настилу монолита и с треском бревен под его тяжестью. Все, стоявшие ниже, разбежались в разные стороны. Те, кто был наверху, побросали веревки, свившиеся в один кровавый клубок, и растерянно смотрели на лингам, окрасившийся в оранжевый цвет, оттого что все тысячи ноготков были теперь вдавлены в обтягивавшую его рогожу. Барабанная дробь смолкла. Зрители в ужасе кинулись наутек, как и кремационные рабочие вместе с родственниками кремируемых.

С полминуты лингам почти не двигался, замерев из-за подбитых наспех клиньев. Но такое положение его не устраивало. Шевельнувшись, он выбил один из клиньев, за ним последовали другие, и он медленно покатился вниз.

Он скатился по бревнам на ступеньку ниже, затем еще на одну и еще. Набирая скорость, он устремился к Гангу, смял старого пуджари, который стоял на его пути, воздев руки, разметал горевшие внизу погребальные костры и наконец нырнул в воды Ганга.

Лингам Шивы снова покоился на илистом дне реки, и мутная вода постепенно смывала с него кровавые пятна.

Часть девятнадцатая

19.1