– О-кей, профессор. Но пять-десять слов людям слушать надо. Так у нас принято.
Бородин умоляюще воззрился на Суркову:
– Катя, скажи ты. Мой английский воистину ужасен. – Что отчасти являлось правдой. Статьи в научных журналах на языке Шекспира Александр Ильич читал сносно. Но выучить за полгода сленг янки настолько, чтобы выступать перед их глубинкой, в его возрасте затруднительно.
Белькоф запротестовал:
– Произношать речь надо вам, профессор. Болтайте по-русски. Я перевожу.
Бородин оглядел толпу. Оркестр смолк. Около сотни глаз взирали на москвича с наивным любопытством. Лица здесь были другие, непривычные, темнокожие, смуглые. Много и белокожих, голубоглазых. Но и их физиономии не походили на русские лица. Особенно разнились молодые женщины. Бородин напрягся, пытаясь понять, чем? И понял – днем американки не обводили черным карандашом глаз и не мазали губы кровавой помадой. Если их девы и пользовались косметикой, заметить макияж ему не удалось. Мужчины тоже выглядели иначе. Определить признаков мужского различия Бородин сходу не сумел, но вывод сделал – лица здесь были другие, но при этом открытые, милые и доброжелательные. Профессор сказал:
– Друзья, спасибо, что пришли меня встретить. Но я ученый, а не оратор. Поэтому не знаю, что вам и сказать. Я приехал в Америку активизировать ген «h». Этот ген в мозгу человека отвечает за его честность. Кто захочет проверить это на себе, обязательно приходите. А теперь разрешите нам отдохнуть. Мы долго летели в самолете и уже общались с прессой в Нью-Йорке. Еще раз спасибо.
Бородин закончил под внимательное молчание. Но когда Белькоф перевел его слова, послышались одобрительные возгласы, и к русским потянулись руки с цветами. Разноцветные букетики на фоне зимней серости пейзажа казались особенно яркими. Во время этой трогательной сцены Суркова потянулась к уху профессора:
– Он перевел совсем не то, что вы говорили.
– В каком смысле?
– В прямом. Он сказал, что вы великий доктор и собираетесь лечить их неизлечимые болезни… Про активизацию гена ни слова. Странно…
Бородин пожал плечами:
– Возможно, он выразился иносказательно…
Возразить Катерина не успела. Том Белькоф взял профессора под руку и потянул к группе стоящих поодаль господ. Сотрудников Бородина он попросил остаться на месте. По дороге предупредил:
– Профессор, сейчас я вас буду представить вашим будущим пациентам. Они сделали визит сюда за несколько дней раньше. Они ждали вас. Это очень богатые и уважаемые люди. Если вы им сумеете помогать, это будет большой успех и хорошие деньги.
– Они гангстеры? – Спросил Бородин, с опаской оглядев солидных американцев.
– Что вы, профессор?! Это есть представители из очень уважаемых семей.
Бородин снова не понял:
– Больны клептоманией?
– С чего вы взяли?
– Если не воруют, зачем им активизировать ген честности? – Продолжал недоумевать Александр Ильич.
– Я вам все потом объясняю. А сейчас я просто вас представлю. Вы готовы завтра начать делать вашу работу?
– Естественно, если оборудование в порядке…
– Оно есть в порядке.
Белькоф представил профессора. Леди и джентльмены молча пожали ему руку. Пожилой американец, закутанный в теплый клетчатый шарф, протянул Бородину небольшую сафьяновую коробочку. Александр Ильич нерешительно повертел ее в руках:
– Что это?
– Ит из д-д-доллар. – Ответил даритель и широко улыбнулся.
– Доллар? – Переспросил профессор: – А зачем он мне?
Белькоф поспешил объяснить:
– Когда хороший человек начинает хороший бизнес в нашей стране, ему делают в презент доллар. Это как пожелать много денег.
– Передайте ему мою благодарность. Мне показалось, что он заикается. Или я ошибся?
Белькоф обворожительно улыбнулся:
– Вы не ошиблись, дорогой друг. И это есть очень хорошо.
– Что же хорошего в дефекте речи? – Удивился Бородин.
– Скоро поймете. – Заверил бизнесмен, и повел ученого назад к его сотрудникам.
Александр Ильич сунул коробочку с презентом в карман и тяжело вздохнул – Америка особая страна и за один день в ней не разобраться…
В Москве снова цвели тополя, и надвигалось пыльное московское лето. Мария Николаевна играла с Клавой в карты и ждала сына обедать. С тех пор, как уехал отец, Арсений каждый день в обеденный перерыв приезжал домой.
– Ты меня опять оставила дурой, – беззлобно констатировала профессорша, посмотрела на часы и отодвинула колоду: – Пора накрывать, скоро мальчик заявится.
Клава накрыла стол на две персоны и стала собираться. Прислуживала за столом хозяйка сама, и молодая женщина понимала – матери приятно побыть с сыном вдвоем.
«…при обрушении перекрытий здания погибли семь человек и пятеро доставлены в реанимацию. Причиной обвала, по словам следователя, стал некачественный бетон, использованный строителями. Из бюджета возводимого объекта украдено семьдесят пять миллионов рублей. По факту хищения заведено уголовное дело. Если вы стали свидете…»
Мария Николаевна убрала звук в телевизоре и надела фартук. Обычно сын входил в квартиру ровно в тринадцать тридцать. Увы, сегодня приехать домой не смог, но позвонил минута в минуту: