Дотянуться до моря

А как-то зимой Леха спас мне жизнь. История была банальнейшая: старослужащие узбеки, которых в нашей части было большинство, взбунтовались против немногочисленных представителей Северного Кавказа, которые всегда стремились своими среднеазиатскими единоверцами управлять и помыкать. Вылился бунт в ночную разборку между сторонами в узком закуте между котельной и столовой. Я в этот момент шел из у унээра в казарму, и черт меня дернул пойти этой — короткой — дорогой, да еще и вмешаться. Я сразу же понял всю опрометчивость этого поступка, но было уже поздно. Разгоряченные мусульмане увидели во мне единого врага, гяура, и мало бы мне точно не показалось. У здоровущего лезгина Магомедова из первой роты в руке был тесак подстать ему размером, и с ним наперевес гигант с налитыми кровью глазами шел на меня. Отступать было некуда, и небо мое сжалось в овчинку. Невесть откуда взявшийся Леха Чебан налетел на Магомедова, как рысь на лося, и при примерно такой же разнице в габаритах лезгин на ногах не устоял. Прежде чем схватить меня, пребывающего в некотором ступоре, за руку и заорать на ухо: «Тикаем, бля!», Леха успел носками кованых сапог свалить еще двоих. Самым важным во всей этой истории было то, что Леха знал о предстоящей разборке и, обеспокоенный тем, что меня до сих пор нет на месте, пошел меня встречать на предмет, чтобы я не нарвался случайно на горячих магометан, ступивших на тропу войны.

На втором году службы Леха стал старшиной роты, и его подразделение моим стараниями, разумеется, было лучшим по ВСО. Со своей стороны он отвечал за культпрограмму увольнений в Змёв, которые я организовывал для нас с ним каждые выходные. Означенная культпрограмма заключалась в сумасшедших встречах с местными чернявыми красавицами разной степени совершеннолетия, от мягко-эротичного «г» которых крышу сносило вместе с фундаментом. На дембель мы пили-гуляли неделю и клялись в вечной дружбе. Разъехавшись, поначалу мы обменивались письмами, но перспектив наш «почтовый роман» иметь не мог по причине весьма посредственной Лехиной грамотности и соответствующего неумения и нежелания эпистолировать. Созванивались, но тоже все реже и реже, — жизненные проблемы затушевывали воспоминания о радости общения с когда-то столь близким человеком с устрашающей быстротой, и что-либо поделать с этим не было никаких сил. Последний раз я набирал Лехе лет двенадцать назад на день рождения, но, будучи уже «сильно выпимши», всегда резкий не только в движениях, но и в суждениях именинник с полуоборота понес пургу про «забуревших» и предавших старую дружбу. Я положил трубку, не дослушав, и больше не звонил. Поэтому сейчас, когда я набирал номер «Леха Ч.» из телефонной книги, мне было немного не по себе.

— Да, алло! — ответил совершенно не постаревший Лехин голос.

— Лех, здорово! — воскликнул я. — Это Арсений Костренёв, из Москвы. Помнишь еще такого?

Я изобразил интонацией искреннюю радость, но выстрел получился холостым.

— Бать, это тебя, — удалился от трубки голос, столь похожий на Лехин. — Из Москвы.

Во как- у Лехи взрослый сын! Ну, да, последний раз, когда мы нормально общались, он же говорил мне, что его жена на сносях! Когда это было — лет пятнадцать назад? Да нет, больше: парню уже, пожалуй, лет семнадцать — восемнадцать. Боже, сколько же времени прошло с той поры, как мы под Led Zeppelin плавились в горячих объятиях Змиёвских красавиц! И как же мало я знаю об Лехиных послеармейских годах!

— Да, — после долгого шуршания раздалось в трубке. — Алло! Кто это?

Я вздрогнул. Голос был разительно непохож на только что звучавший, так напоминавший Лехин, как я его помнил, — это был надтреснутый старческий хрип.

— Лех, это я, Арсений, — больше не пытаясь голосом ничего изобразить, ответил я. — Я здесь, у вас, на Украине, в Запорожье. У меня проблемы, мне помощь нужна.

В трубке молчали так долго, что мне стало не по себе. Ну, да, столько лет ни слуху, ни духу, а тут на тебе, и сразу: «Бен, это Данила, ай нид хелп!» Показалось, что на том конце провода Леха Чебан специально выдерживает паузу, чтобы последующее: «Да пошел ты!» вышло особенно смачным.

— Ну, раз проблемы, приезжай, — наконец разродился хрипом динамик. — Поможем, чем можем. Где живу, не забыл?

— Гоголя, 43, квартира 8, - всплыл из тайников памяти, казалось, давно забытый адрес. — Не забыл.

— Молодец, — усмехнулся Чебан. — Что-то еще помнишь. Ты на чем? На машине? Ну, тапку в пол, к ужину поспеешь. Давай, без тебя за стол не сядем.

Трубка замолчала. Я еще минуту смотрел на погасший экран айфона, мысленно продолжая разговор с таким далеким прошлым, потом вздохнул и, не без труда вернувшись, взглядом поискал Дарью. Она спала прямо за столиком, все еще сжимая пальцами стакан с недопитой шипучкой. До поезда оставалось минут пятнадцать, и я осторожно разбудил ее. Дарья открыла глаза.

— Мне приснилось, что то, что мамы нет, мне только приснилось, — сказала она. — Ты не представляешь, как я была счастлива!