Дотянуться до моря

Дома, слава Богу, все было по-прежнему, а вот страна за два года стала другой. В Афгане по моим прикидкам давно должны были победить — за семь лет в стране площадью меньше нашей Чукотки можно было всех врагов даже не одолеть, а просто уничтожить. Но война шла, пацаны гибли, и конца этому видно не было. Вот и Славка Лашников… А ведь мы переписывались, мечтали, как здорово будет после «армейки» снова встретиться, попить пивка в «Сайгоне» у Киевского вокзала, «Тюрьме народов» на Красноказарменной или «Зверинце» на Лесной, а потом ухлестнуть за девчонками в «Парке имени культуры и отдыха» или на Страстном бульваре, снять пару блондинок (или брюнеток, или шатенок, неважно), поехать с ними на «флэт», и… Двухлетняя голодуха по бабскому полу сквозила в каждом Славкином письме, в последнем он в шутку писал, что когда вернется, трахнет полмосквы, и на его половину столицы убедительно призывал не соваться. Да, Славка… Его вертолет сбили американским Стингером, когда он летел на дембель. Я узнал это уже дома, зимой. Я пил пиво в одиночестве, пил в «Яме», «Сайгоне» и «Тюрьме народов», пил просто и с водкой, пил совершенно допьяна, потом страшно дрался с кем-то в зассанной подворотне, потом, весь в крови, сидел между мусорными баками на ледяном асфальте, пережидая ментовскую облаву и плакал, плакал, плакал.

Еще был Чернобыль, и хотя с момента взрыва прошло уже полтора года, на кухнях это продолжало оставаться новостью номер один, может быть, номер два — после полета Руста. Шушукались, что-де «там» все плохо, что реактор до сих пор горит, и что даже над Москвой выпадают желтые радиоактивные дожди. На ликвидацию последствий аварии уходили добровольцами, как на войну, возвращались «с дозой», хвалились этим и хлестали коньяк, как лекарство. Были «афганцы», теперь добавились «чернобыльцы».