Доверие

— Вы, Цибулка, член партии, и для Рихарда Хагена ваше мнение имеет больший вес. С другой стороны, вы понимаете, что я могу разобраться в способностях парня. — Цибулка ни слова ему не ответил.

Его отец, мастер на заводе, души не чаял в Рихарде Хагене. Со своим предшественником Фогтом, утверждал старик Цибулка, он ни в какое сравнение не идет. Конечно, Фогт тоже был достойный человек. В 1945-м его выпустили из тюрьмы, где он невесть сколько лет просидел. И послали сюда, на восстановление крупного предприятия, конечно же, потому, что на него можно было положиться. Но здесь он как-то не прижился. Не тем доверял, не в тех сомневался. Вот у него под носом дирекция и удрала на Запад. Рихард Хаген попал сюда с другого завода, правда меньшего, но все же это была неплохая подготовка, он привык с утра до ночи беседовать с товарищами по работе. У нас он даже в свободное время обходит все квартиры — посмотреть, чем люди заняты. Одним это не по вкусу, другие любят с ним душу облегчить. Друг у него — Гербер Петух, прокатчик, этот всегда правду-матку режет.

Рихард Хаген и с молодым Цибулкой имел разговор — долгий, резкий, прямой. Цибулку назначили техническим директором сразу же после бегства прежней дирекции. Но Рихард Хаген напрямки спросил, во-первых, как это он, сын такого отца, был нацистом и, во-вторых, как он перестал им быть. Цибулка не менее откровенно и прямо рассказал, что прельстило его, когда он еще был мальчишкой. Старый заводовладелец, Бентгейм, прознав о его способностях, послал его учиться. «Но позднее, — продолжал молодой Цибулка, — я на собственной шкуре узнал, почему Бентгейм был так великодушен. Вот вам и все».

Рихард Хаген ничего ему не ответил. Цибулка-отец на днях рассказал ему то же самое.

Через некоторое время Рихард Хаген, желавший все знать до точности, опять остановил молодого Цибулку.

— Что это вышла за история, так тебя разобидевшая, и почему отклонили твой метод?

Цибулка досадливо отвечал:

— Я добивался приблизительно того же, что сейчас проводит Томс на заводе Фите Шульце, — непрерывного рабочего цикла, чтобы не было надобности остужать слитки.

— Да, я знаю, — живо вставил Хаген, но тут же, а может, это только показалось Цибулке, завел старую песню: — На севере они все строят заново, а нам здесь надо еще какое-то время приноравливаться, но ничего, скоро придет и наш черед.

Может, Томас Хельгер, за которого ходатайствует Ридль, до этого доживет, подумал Цибулка, но не я, куда уж мне.

Эти мысли проносились у него в голове, когда он быстро, но осторожно вел машину. Он сказал Ридлю, что трудно директору предписывать коллективу то, в чем сам не до конца убежден.

— Вы говорите о нашем директоре Ульшпергере или о себе? — спросил Ридль.

— О нас всех.

— Мы можем проводить в жизнь только то, что и сами считаем необходимым, — заметил Ридль.

— Это все слова, — возразил Цибулка, — не мы решаем дело. — В качестве примера он привел старый трубопрокатный цех и поездку Ридля к Грейбишу. Неужто же и Ридль стоит за бессмысленный ремонт, который в результате обойдется ненамного дешевле полного переоборудования?

— Вот этого-то «ненамного» у нас и нет, — отрезал Ридль. Они подъехали к его дому. Цибулка вдруг переменил тон и сказал:

— Сдается мне, Ридль, что вам даже доставляет удовольствие создавать что-то новое из старого барахла.

— Да, иной раз. — Ридль, как всегда, оставался серьезен.

3

Томас рассказал Лине, что на дирекции Ридль будет ходатайствовать, чтобы его послали в Высшее техническое.

— Я же тебе говорила, что твое имя упоминалось, когда они выдвигали свои предложения, — отвечала Лина. — А потом профсоюз и партийная организация, видимо, обратились к Ридлю за характеристикой.

— Мне все равно, кто к кому обращался. Лишь бы что-нибудь из этого вышло, — отвечал Томас.

Оба они, Лина и Томас, этой осенью были охвачены честолюбивыми желаниями, каждый по-своему. А потому и сами не заметили, что уже не испытывают острой потребности встречаться по нескольку раз на неделе.

Томас готовился к слушанию курса на эльбском заводе. Он знал, что у профессора Винкельфрида очень высокие требования. Лине в новом году тоже предстояло учиться, профсоюз уже обеспечил ей освобождение от работы на шесть недель. Дом профсоюзов, где должны были быть организованы курсы, специально подновленный для этой цели, находился за городом. Лина и Томас решили в свободный день взглянуть на него. Это был маленький дворец, в свое время принадлежавший неким фон Зоммерфельдам, теперь проживавшим в Западной Германии. Езды туда было около двух часов, вниз по реке. Дом стоял в таинственно прекрасном парке, среди темных стволов там и сям белели статуи, холодные, безучастные. Дом был еще в лесах, и каменщики громко расхохотались, когда Лина представилась им, назвав себя будущей его обитательницей. Потом она горделиво провела Томаса по пустым залам.