Доверие

Инженер Цибулка в самые трудные минуты не ударил, как говорится, лицом в грязь. Он помогал загружать печь, помогал где можно и чем можно. Рихард Хаген, проходя мимо печей, этому даже не удивился. Скорее уж, будь у него время на размышления, он удивился бы, что Ридль подменил сталевара. Между тем Цибулка, однажды взявшись за дело, выполнял его честно, хотя честность его в этот день была чисто случайная. Не повстречайся ему на Унтер-ден-Линден заместитель директора, который, узнав, что Цибулка попал в небольшую аварию, отвез его в своей машине, Цибулка, пожалуй, и сейчас сидел бы в Западном Берлине у возлюбленной. Теперь он думал: Хорошо, что я наткнулся на этого зама!

Словом, Цибулка был в Коссине. И пока Ридль отпирал дверь, он не вынимал руки из кармана, ощупывая ключ от западноберлинской квартиры. Прежней остроты чувства он при этом не испытывал, только посмеивался при мысли: вход свободен.

Он даже не заметил, что в этот вечер Ридль не очень жаждал его общества. Цибулка сам себя пригласил.

— Если вы не против, Ридль, поговорим об этом деле вечером у вас дома.

На этот раз их ждала не только мать Ридля. Молоденькая проворная девушка принесла недостающий прибор.

— Вы знакомы? — спросил Ридль, когда все сели ужинать.

Цибулка припомнил ее круглые глаза — ах да, лаборантка.

И тут же, не смущаясь ее присутствием, в высшей степени ему безразличным, продолжил разговор.

— Нет, Ридль, тут уж ничего не поделаешь. Почему вы считаете, что теперь все пойдет по-другому, как правильное, так и ошибочное? Решение о Хельгере, к примеру, было принято задолго до 17 июня. Учиться посылают берлинского парня, который теперь живет в Кримче, отдают ему место, предоставленное заводу. Я еще раз все разузнал об этом Вернере Каале… Верно, ваш Томас Хельгер отлично показал себя в трудный час. Но этот парень — тоже. Стоял в цепи между школой и прокатным. А у нас всего одно место в Гранитце. Против парня из Кримчи нечего возразить. Его кандидатуру давно утвердили. Вы, Ридль, неблагоразумно рассуждаете.

Девушка — лаборантка — остановилась в дверях. Ничуть того не скрывая, прислушивалась к их разговору. А она, оказывается, свой человек в доме, подумал Цибулка. Это была, чего он знать не мог, любимая сестра Эрнста Крюгера — Ушши.

Ридль выкладывал на столе узор из хлебных крошек. Потом сказал:

— Томас Хельгер очень способный человек.

— А Вернер Каале из Кримчи?

— Его я не знаю.

— Ну вот, может, и он очень способный человек. Во всяком случае, никаких ошибок в жизни он не совершил — ни прежде, в Берлине, ни теперь, у нас. А ваш Томас Хельгер, как это ни обидно, здорово оплошал.

— Бог ты мой, — ответил Ридль, — а вы, член дирекции, вы никогда ни в чем не оплошали?

Цибулке и в голову не пришло, что вопрос Ридля касается и его любовной связи и подспудного желания, нет-нет да и возникающего у него, порвать со всем здесь и дать деру. Не только потому, что он ни с кем себя не сравнивал. Но удрать в Западный Берлин — это уже не просто оплошность, это нечто совсем иное. Он, конечно, частенько злится на разные неполадки. Но настоящей оплошности он не совершит… Покуда он здесь.

— Не стоит об этом толковать, Ридль. Изменить что-либо не в моей власти. Я вам не раз говорил, что вы меня переоцениваете. Кстати, Хельгеру ничто не мешает учиться заочно. Он получит кое-какие льготы. Его просьбу я поддержу, если меня спросят.

А мог бы, подумал Ридль, поддержать и без спроса. Он понял — с иной точки зрения, чем Цибулка, — что разговор их зашел в тупик. И заговорил о другом.

— Что вы скажете о Берии?

— О ком? — Цибулка расхохотался, лицо его стало мальчишески простодушным. — Вы сегодня то и дело переоцениваете меня. Прежде чем его ликвидировать, моего мнения не спросили. Но если вы меня спрашиваете, так знайте, я считал его отпетым негодяем, теперь и русские от него избавились и мы тоже.

— А вы полагаете, он виновен и в наших беспорядках?

— Я уже давно ничего не полагаю. Ему, конечно, была глубоко безразлична наша маленькая республика, хотя мы вместе ее сколачивали. С таким трудом, с такими раздумьями и жертвами. Все это ему было безразлично. Он других заставлял надрываться. Других приносил в жертву. Столько, сколько считал нужным. Я даже не знаю точно, что заставляло его это делать. Страх? Жестокость? Чтобы люди не усомнились в его могуществе? Ах, оставьте меня в покое… Помните, как мы ломали себе головы из-за врачей, будто бы собиравшихся прикончить старика? Не знаю, с чего это Берия решил, будто кто-то мог такое выдумать… Во всяком случае, старик тем временем просто взял и умер естественной смертью…

Когда Цибулка наконец распрощался, Ридль обнял Ушши. Коснулся ее густых, коротко стриженных волос. Не то чтобы он меньше думал о своей покойной жене. Нет. Она теперь занимала в его мыслях и чувствах совсем иное место, может быть, более важное, чем прежде. Ушши он полюбил с того жаркого июньского дня, когда впервые ее заметил…