Доверие

Элла ничего не ответила, поспешила подавить даже мысль, шевельнувшуюся в ней. Ее долг — щадить своего ребенка. Она чувствовала — еще одно слово, и домашнего спокойствия как не бывало. Это взволнует меня, думала она, и повредит маленькому.

В последующие недели Хейнер уже не сидел дома со своими друзьями. Может быть, потому, что выяснил — Элла слышит больше, чем им того хотелось. Если Хейнер вовремя не приходил домой, Элла, как всегда, отправлялась к Эндерсам. Там ей все были рады. Прямая, как свечка, сидела она за столом, и горделивая улыбка не сходила с ее лица.

5

В Коссине у Эндерсов Томас заявил, что должен еще разок, и поскорее, съездить к Герлихам. Тогда в следующую субботу ему удастся наконец навестить Вальдштейна в Грейльсгейме. Правда, Пими сказала, что станция Луккау, где она назначила ему встречу, находится от Коссина в трех или четырех остановках вверх по реке, но он не хотел ехать туда прямо из Коссина. Уж очень легко было бы установить, что вовсе не в Грейльсгейм лежит его путь.

Несмотря на эту меру предосторожности, ему до последней минуты казалось невероятным, что Пими будет ждать его в Луккау. Разве была эта краткая встреча почти две недели назад или это только его выдумка, греза? Выдумка, наверно, и то, что они сговорились о новой встрече твердо и окончательно. За истекшие дни совсем другие события потрясли его; Пими отодвинулась куда-то вдаль, в воспоминания. Бесцветная и беззвучная, резвилась она в его памяти. А мгновения в подворотне у Герлихов, ее торопливые слова, уговоры, собственное его «да, да», разве так было на самом деле?

И все-таки он спозаранку вышел из дому. Проверить, сон это или не сон. Перед Линой он не чувствовал себя виноватым. Правда, Лина частенько с грустью на него посматривала, все ждала, не заговорит ли он с нею, не станет ли искать примирения. Они толком даже и не виделись с момента последней размолвки — если можно сказать, что освобождение врачей в Москве и разные точки зрения на причину этого освобождения привели двух молодых людей к размолвке. Томас теперь даже не думал о Лине и считал, что эта поездка, которая, впрочем, вряд ли состоится, к ней никакого отношения не имеет. Только то, что он врал у Эндерсов, притворялся, будто едет к Вальдштейну в Грейльсгейм, заставило его на мгновение почувствовать жгучее раскаяние. Ибо врать что-то о Вальдштейне, хотя тот никогда о его вранье не узнает, Томасу было невыносимо.

В пути ему не повезло. В Ребице, у цементного завода, в вагон вошел Вебер. Томас позабыл, что Вебер ночевал дома и потом отправился на завод. Вебер оживленно разговаривал с каким-то рабочим. Когда поезд остановился в Нейштадте, Вебер даже не взглянул, выходит Томас или нет. В Коссине почти все вышли из вагона. Итак, до Луккау осталось шесть остановок, высчитал Томас.

Реку, образовавшую здесь крутой изгиб, как ему и говорила Пими, он видел из своего окна. Местами разбросанные лесистые холмы, деревушки и пристани отражались в воде. Кое-где уже виднелись группы экскурсантов.

В Луккау из вагона вышла еще одна такая группа. Вслед за нею нерешительно вылез и Томас. И сейчас же услышал свист. Это ко мне относится, решил он и побежал на знакомый звук. Пими с ним даже не поздоровалась, свалила с плеч тяжеленный рюкзак, они вдвоем взяли его за ремни и бегом побежали к парому. Экскурсанты изрядно от них отстали. Томас и Пими, казалось, ехали по отраженным водою холмам. У Томаса стало легко на душе. Он радовался тихонько покачивавшимся в воде деревьям. На Пими он обратил внимание только на другом берегу, когда она, маленький следопыт, пошла впереди него. Теперь он один нес рюкзак.

— Жратва для нашей команды, — пояснила Пими.

— А из кого состоит эта команда?

— Я же тебе говорила: моя подруга, ее друг, его друг — у них две палатки, одна, наверное, пустует, раньше завтрашнего дня они не приедут.

Она свернула в узкую лощину, отсюда дорога пошла в гору. Пими, она ведь была совсем маленькая, часто с головой скрывалась в кустах. Томас шел туда, где трещали ветки. Проходила минута, другая, он ее не видел. Потом вдруг замечал ее белое лицо далеко впереди. Неожиданно пал туман, вершина горы прорезала его, клок тумана повис над лесной опушкой, так что не стало видно ручья внизу, под Луккау, впадавшего в реку. Шум водопада донесся до ушей Томаса. Но пригорок, на котором его ждала Пими, поросший свежей зеленью кустов, был ярко освещен солнцем, небо над ним еще голубело. Томас чувствовал себя на диво легко, несмотря на тяжелый рюкзак Пими. Белое маленькое лицо — кошачья мордочка — мелькнуло в густой листве. И вдруг как в воду кануло. Он подумал: скрылось навек. Но вот оно снова вынырнуло. Матово-блестящее, как большой белый лист. Туман стал рассеиваться. Клок его еще висел между двух сосен, поперек склона. Томас, старавшийся не упускать Пими из виду, снова обнаружил белую кошачью мордочку. Затем непонятно откуда послышался свист.

Когда он уже сидел рядом с нею на рюкзаке, она сказала:

— Похоже, правда?

— Что на что похоже?