Внезапно Ридль вспомнил, где раньше работал человек, сидевший напротив него за столиком. Человек с дерзкими глазами и красивым ртом, правда как бы застывшим в постоянной насмешливой улыбке. Сразу вспомнились и другие встречи с ним, более давние, точно слой за слоем снимался, спадал с времени. Однажды вечером этот человек с двумя или тремя сослуживцами — его имя все еще ускользало из памяти Ридля — зашел в его комнату. Говорил главным образом он, и рот его двигался быстро и красиво, когда он просил Ридля прокорректировать чертеж одной заменяющей детали. Сейчас Ридль видел даже ошибку в этом чертеже. В то время он еще жил один в большом заводском общежитии, без приятелей, без гостей. Он был несколько смущен их неожиданным вторжением, так же, впрочем, как и они, и тем не менее обрадовался им.
Едва Ридль вспомнил этот вечер, как нить пошла разматываться в обратном направлении — фокус, ему не удававшийся, когда он так страстно хотел найти след Катарины. Теперь шпулька заработала сама, без усилий с его стороны. Ридль уже видел этого человека не только в своей комнате, окруженного молчаливыми сослуживцами, — ведь это он, а никто другой подошел к нему много раньше, вскоре после войны, когда Ридль впервые обходил вконец разрушенный завод. Конечно же, он, изрядно обтрепанный и опустившийся, с дерзкими глазами. С оранжевым шарфом вокруг шеи. Он остановил Ридля: «Подождите минутку, господин инженер, вот послушайте», тут наперебой заговорили его спутники. Не может ли Ридль им помочь? Материал имеется. Части, собранные среди руин. Если удастся наскрести их на новую установку, они сумеют прокормить свои семьи нынешней зимой.
И этот тип, да, этот самый, что теперь вновь сидел напротив него и, уж конечно, теперь, как и тогда, не имел настоящей семьи, стал старательно объяснять ему чертеж, до сих пор никак им не удававшийся. Вскоре все они на чем попало сидели вокруг Ридля в цехе, где гулял ветер, в цехе, полном разных обломков и погнутых труб.
Потом, надо думать по вине Ридля, они долго не встречались, но со временем опять пришли просить его о помощи. Наверно, этот человек сказал своим приятелям: Ридль однажды помог нам, попытаемся-ка еще разок.
Первая встреча неизгладимо осталась в памяти Ридля. Пусть даже он позабыл некоторые лица и они лишь сейчас воскресли для него, самое событие было незабываемым. Здесь ничего не приходилось перематывать обратно. Что-то захватило его, захватило, как никогда в жизни, ни до, ни после. Захватило сильнее, чем что-либо, сильнее даже, чем любовь, любовь к Катарине. Вдохнуть жизнь в мертвое — вот что требовалось от него. В проржавевшие трубы, в завод, в страну, в людей. Катарина могла бы помочь ему, но он не сумел довести до ее сознания, что его так волнует. Потом от нее пришло первое отчаянное письмо. Что ему понадобилось в русской зоне? Он должен немедленно вернуться к ней, на Майн. Директор Бентгейм, несмотря на все, что он вытерпел, приходит на помощь своим людям. Теперь Ридль знал, кто сидит с ним за столиком. И сказал:
— Вы работали у нас на заводе. Но ваше имя я запамятовал.
Тот как-то странно на него взглянул. Может быть, у Ридля плохая память на имена, а может быть, с тех пор, как он, Бехтлер, удрал, его имя вычеркнули не только из списка отдела кадров, но также из памяти. Он проговорил:
— Герхард Бехтлер.
— Ах, да-да!
— Кто-то меня уверял, — продолжал Бехтлер, — будто вы живете теперь в Баварии, а другой — будто в Хагене, в Вестфалии. Что из этого правда?
Ридль вдруг прозрел, все стало ясно ему, как давно уже не бывало. И не было даже какой-нибудь час назад в разговоре с Грейбишем. Он пристально посмотрел на Бехтлера, на удравшего Бехтлера. Этот тип со всеми остальными уже приземлился здесь, когда Катарина так радостно встретила мужа, уверенная, что он приехал навсегда.
Не понимаю, думал Бехтлер, почему он вернулся в Коссин. Видит бог, у меня тоже нелегко было на душе. Бояться лишнее слово обронить — и дать деру при первой возможности. Но я через все сумел пройти. И сумел освободиться от этого странно неприятного чувства. Как и подобает человеку!
В Коссине Ридль на мгновение удивился, прочитав имя Бехтлера в списке сбежавших. В тот момент ему пришло в голову то же, что и сейчас. Только тогда мимолетно, сейчас — с сокрушительной силой. Бехтлер с его дерзкими глазами и оранжевым шарфом — составная часть той жизни, которую он стремился изменить. Из-за него он остался в Коссине, ибо это казалось ему важнее всего остального. Самым важным в его жизни. Но ведь и второстепенно важное тоже не отходит на задний план. Немыслимо важным остается сейчас, как и раньше. Так уж повелось на земле. Второстепенно важное ты ощущаешь постоянно, по-настоящему важное — лишь в момент выбора.
Только когда он, Ридль, стоял перед выбором, решилось, что ему надлежит остаться там, где он необходим, где люди нуждаются в нем. Они и в Бехтлере нуждались. Но Бехтлер удрал. Что-то совсем другое прельстило его, видно, не было у него ни малейшей охоты заодно с Ридлем возвращать к жизни мертвое.