Доверься мне (ЛП)

Я стряхиваю снег с пальто, прежде чем войти в дом и снять ботинки. Дублин терпеливо ждет рядом с Хэнком, пока я помогаю ему снять пальто. Я улыбаюсь, глядя, как пес переминается с лапы на лапу, ожидая пока ему разрешат побежать на кухню. Он самый очаровательный золотистый ретривер в мире, но, вероятно, самая плохо обученная собака-поводырь.

Возможно, дело не в дрессировке, а в том, как Хэнк забивает на правила с ним. Дублин всегда готов прийти на помощь, когда нужен, но Хэнк не любит держать его в рабочем режиме слишком долго. Он говорит, что собакам нужно позволять быть собаками. Хэнк довольно-таки самостоятелен, и предполагаю, что он завел Дублина скорее ради уюта и эмоциональной поддержки.

Хэнк задирает нос вверх и принюхивается к аромату.

— Если ты думаешь, что попробуешь эту индейку раньше меня, Дубс, то ты ошибаешься, здоровяк, — он опирается на трость и похлопывает собаку. — Ладно, приятель. Можно.

Дублин проносится по старому паркету, проскальзывает мимо кухни, а затем дает задний ход и исчезает внутри. Из комнаты доносится смех, и я слышу, как мама и сестра приветствуют своего любимого пса и говорят ему, какой он очаровашка.

Мгновение спустя появляется моя мама, прокрадываясь в гостиную на носочках, ее щеки красные, лицо сияет ярче, чем полуразвалившаяся рождественская елка в углу гостиной. Она быстро окидывает взглядом меня и Хэнка, пока приглаживает ладонями свои каштановые волосы, делает шаг вперед и наклоняется в сторону, заглядывая за нас.

— О, — она хмурится. — Вас двое?

— Нас двое? Ты еще кого-то ждала? — я притягиваю ее к себе и обнимаю. Она пахнет корицей и сиропом, беконом и индейкой, как и каждый год — это признак того, что рождественское утро начнется отлично, хотя она и вздыхает на мой вопрос.

— Нет, только вас, — она кладет руки мне на плечи и поднимается на носочки, целует меня в щеку. — Счастливого Рождества, милый, — она обнимает Хэнка. — Счастливого Рождества, Хэнк. Я так рада, что ты приехал.

— Где бы мы с Дублином были, если бы не встречали Рождество с двумя самыми красивыми женщинами Ванкувера? И с этим чурбаном, — добавляет он, тыча пальцем в мою сторону. — Спасибо, что пригласила меня, Холли.

Моя младшая сестра заходит в гостиную, облокачивается на кухонный дверной косяк, и улыбается фирменной улыбкой Беккетов, которой наградил нас отец.

— Мама надеялась, что ты удивишь нас своей девушкой, — Дженни закинула в рот шоколадный шарик с арахисовым маслом. — Цитирую: «Разве это не лучший подарок на Рождество?»

Мой взгляд скользит влево и оказывается на маме, я мотаю головой и удивленно поднимаю брови. На ее лице появляется смущенно-виноватая улыбка с капелькой надежды, но она все равно поглаживает меня по плечу.

— О, не смотри на меня так, Картер. Я знаю этот взгляд. Я придумала этот взгляд! Ты что-то скрываешь.

— Я ничего не скрываю, — я обхожу ее и обнимаю Дженни, заключая ее в своеобразную ловушку, из которой она безуспешно пытается вырваться. — У меня нет девушки.

Дженни ударяет меня в живот, из-за чего я ойкаю, и я отпускаю ее. Она перекидывает свою косу через плечо.

— Я так и сказала. Никто никогда не захочет с тобой встречаться.

Я фыркнул от смеха.

— Деточка. Я — лакомый кусочек. Каждая хочет от меня что-то получить.

Она закатывает глаза, обнимая Хэнка.

— Да, и это алименты, — она громко смеется мне в лицо, а затем визжит, когда я бросаюсь на нее, и падает на пол, чтобы спрятаться за Дублином.

— Ну, раз уж твоя сестра заговорила об этом… — мама сдвигает очки на нос, сохраняя надежду в голосе, пока она раскачивается назад-вперед на носках. — Кто та девушка, с которой тебя сфотографировали?

— Какая девушка? — я направляюсь на кухню, где нахожу тарелку с разными рождественскими лакомствами. Я кладу в рот шоколадный шарик с арахисовым маслом и быстро съедаю сахарное печенье со снеговиком. — Их много, — бормочу я, откусывая и проглатывая кусочек. — Ты знаешь, как я отношусь к этому.

— Картер, ради всего святого. Сначала жуй, потом говори! Ты прекрасно знаешь, о ком я.

Я пожимаю плечами, хотя точно знаю, о ком она говорит. Она ставит руки на бедра и поджимает губы.

— Хватит вешать мне лапшу на уши. Прошло уже две недели с того момента, как вас сфотографировали. Медленный танец в баре в прошлые выходные и на вашем благотворительном вечере два дня назад, — она приподняла бровь. — Это настолько в твоем стиле — ждать, пока мы с сестрой уйдем, чтобы устроить себе свидание.

Ну, все было не так. Я увидел Оливию после того, как они ушли.

Она тычет в меня обеими руками.

— И, ты посвятил ей гол!

— А-а-а-а, ей.

— Да, ей. А потом в интервью после матча сказал, что это Оливия.

— Точно, — я тыкнул ее в нос. — Это Оливия.

Ее челюсть подрагивает, глаза вспыхивают чем-то опасным и пугающим, прежде чем она протягивает руку вперед и дает мне щелбан прямо между глаз.

— Ауч! За что?