Доверься жизни

Через четверть часа в кабинете директора предприятия по обслуживанию курорта «Церматт Бергбанен» Генриха Хайнца собрался военный совет. Начальник прокладчиков лыжни, три горных проводника и спасатели из «Службы спасения кантона Вале» слушали, как начальник мечет молнии. «Устроить мне такое! В рождественский вечер!» Карл и Эрнст, работники канатной дороги, обычно спускались с верхней платформы подъемника в половине пятого. Как и всегда, в назначенный час они все проверили, закрыли, сели в кабинку и двинулись вниз. С тех пор вестей от них не было… Кабина застряла на высоте двух тысяч семисот метров: заклинило тормоз, и он вцепился в канат. Радиосвязь не работала.

Новости в деревне скользят по сугробам, стелются по переулкам, проникают в шале. Предупрежденная слухами, Грета ввалилась в контору «Церматт Бергбанен» в слезах. Заставленную лыжами, ледорубами и вешками для слалома комнату наполнил аромат профитролей. Грета рухнула на подставленный Хайнцем стул. Эрнст и Карл были самым дорогим в ее жизни после детей. Первый приходился ей деверем, второй – мужем. «Сделайте что-нибудь, Хайнц! Они же умрут!» Самый старший из прокладчиков лыжни, горнолыжник из Монтаны, перенесший семнадцать переломов, успокоил ее. Оба техника родились здесь, в Вале, это «крепкие, бывалые парни», и у них с собой все необходимое, чтобы провести ночь, бояться нечего, он видал такие случаи. Грета заревела с новой силой. Она уже представляла рождественский стол с двумя пустыми стульями.

Семь часов. Церматт шумел, но непривычно нервно. В барах гостиниц, в пару бань и даже в кухнях ресторанов обсуждали трагедию: «двое… канатная дорога… застряли…» Ветер крепчал, снежная крупа хлестала по стеклам. «Там, наверху, наверное, настоящий ад». Шквалы ветра поднимали в переулках снежные вихри.

Значит, все будут пить шампанское, а двое мужчин, всю жизнь следивших за тем, чтобы отдыхающие хорошо провели свой отпуск, будут замерзать в висящем в небе цинковом гробу. Вот уже первые туристы стыдливо спускались к столу. Стараясь не встречаться взглядами. К жалости и состраданию к двум несчастным примешивалась необъяснимая злоба. В сущности, эти два дурня, которые не могут управиться со своей жестянкой, срывали всем праздник. Рождественский ужин грозил превратиться во что-то вроде торжественного открытия фотовыставок в парижских галереях, где дамы в норковых манто пьют шампанское напротив снимков негритят, сидящих на вздувшемся животе мертвой матери.

Неловкость витала в воздухе. Слышно было, только как скребет о тарелки столовое серебро. Чьи-то дети плакали. Подгнило что-то в лыжном королевстве. Гирлянды на елках мерцали теперь будто сигнальные огни, нарочно напоминающие людям, что, пока они здесь пируют, их собратья чахнут в ледяном плену.

Восемь часов. Заседание чрезвычайного комитета в кабинете директора было в самом разгаре. Хайнц думал. От непривычной мозговой активности его лицо пропойцы-оберландца побагровело. Единственным выходом было отправить группу спасателей. Добровольцами вызвались три лучших местных проводника. План был отличным, потому что единственным: доехать до опорного столба на ратраке, взобраться по нему, проползти по канату до кабины и спустить несчастных на веревке. Просто, но опасно. Хайнц не мог решиться. Он грыз ногти, слушая, как порывы ветра стучат в стекло дежурной станции.

Эрнст и Карл уже расстелили скатерть. На шерстяном полотне в красно-белую клетку красовались две бутылки зальгешского пино-нуар, полуторалитровая «Умань Руж», две бутылки молодого шасла и фляжка абрикосовой настойки. В двух ивовых корзинках лежала сухая колбаса, фунт гризонской ветчины и полголовки раклета – его Карл рассчитывал плавить при помощи маленького примуса, который как раз заканчивал собирать.

Они готовились к рождественскому ужину мечты. Уже много лет они обсуждали, каково это: встретить Рождество на высоте богов, под рев бури… Для родившейся в Германии Греты успех вечера определялся количеством поглощенных гостями калорий. Ко всем, переступившим ее порог, она относилась так, будто они не ели шесть дней, путая обязанности хозяйки и задачи поисковых сенбернаров, обученных оказывать первую помощь жертвам лавин. Слой глазури, которой она покрывала свои Plätzchen[22], пропорционально соответствовал переполнявшей ее нежности. Она считала, что марципан делает мир слаще. И вкладывала в штрудели всю накопившуюся любовь. Эрнст и Карл не могли больше. Вместе они уже пережили двенадцать немецких рождественских ужинов. Грета жила взбитыми сливками, а они мечтали об озоне. Такое Рождество они уже попросту не переваривали. Грета брала их за самое нутро. Закаленные высотой братья с годами начали бояться приближения 24 декабря. Праздновать пирушкой рождение распятого на кресте стоика – это оскорбляло их протестантские чувства. А радостные лица гостей, которые всадят вам нож в спину, только выйдут за порог…

Нынче их ждали сухой морозный воздух, простые вина, чистая ночь. Они встретят Рождество достойно Заратустры, балансируя над бездной на стальном канате.