Довести Хабиба

– Пойдет, – ухмыльнулся Хабиб, – И на «ты» давай уж. Я тогда от себя мясо сделаю, у меня неплохой шашлык получается.

– Может не надо шашлык? – вставила я, – Не люблю, не ем его.

Я не вредничала- правда не любила. Переела за почти тридцать своих лет. Но Хабиб, похоже, воспринял мое заявление как саботаж. Демонстративно медленно повернул ко мне голову и процедил сквозь зубы, сжимая ладонь, покоящуюся на столешнице, в угрожающе огромный волосатый кулак.

– Мой будИшь, Мадинка. Увесь шампур проглотишь…И тИбе понравится…Поверь.

Я рассеянно хлопнула ресницами, приоткрыв рот. Мы точно о еде?

Хотела было возразить, что в меня и кусочек не влезет, но как всегда встряла Ирка.

– Отлично, я за шашлык. Давайте салаты обсудим.

Праздничное меню утвердили быстро. Ничего особенного: обязательные оливье и шуба, тарталетки с икрой, нарезки, фрукты, легкий салат с авокадо и несколько более сложных, фантазийных закусок. На десерт решено было сделать чизкейк. В общем, всё.

В магазин я ехать наотрез отказалась, с каким-то мазохистским злорадством наблюдая, как посуровело при этом лицо Хабиба и просветлело Юленькино. Да, меня душила ревность – глупо было отрицать. И вместе жутко хотелось спровоцировать Сатоева сильнее и посмотреть: устоит – нет?

Ведь есть же гораздо более сговорчивая добыча, ты здесь проездом, что тебе перебирать? Хватай, что дают…Удержится?

Наверно, в отсутствие хоть словесных заверений мне хотелось действий. Какого-то реального подтверждения, что это не просто банальная похоть, что Хабибу нужна именно я. Даже если с другой проще…

Конечно, я понимала, что это будет вообще не доказательство. Сатоев все-таки профессиональный спортсмен, хоть и бывший. Он может просто желать выиграть, ему может быть так интересней, и моя личность тут совершенно не причем. Еще я отлично осознавала, что, если Хабиб плюнет и выберет Юленьку, это будет самый ужасный Новый год в моей жизни и винить мне кроме себя, упрямой дурехи, будет некого.

Я прекрасно понимала всё это, но уже не могла остановиться…

Словно в вальсе вас кружит всё быстрее и быстрее. И комната уже плывет, смазываясь в одно цветное пятно в слезящихся глазах. Дыхание сбивается, изнутри распирает, ноги отказываются успевать, и остается только одно – откинуть голову слегка назад, расслабиться и полностью отдаться этому стремительному движению.

– У меня через час конференция по скайпу. Не успею, если в магазин поеду, – я даже нашла вполне благовидные предлоги не ехать, – Да и обед кто-то должен приготовить. Как раз займусь, и скоро остальные со склона придут, раз там опять снег повалил.

– Не придут, – отмахнулась Ира, натягивая ботинки, – Мелехова с подружками к немцам вчерашним в гости пошла, как бы они там до Нового года не просидели. Да и обед…Сейчас готовое что-нибудь купим, м?

Зайцева вскинула на меня умоляющий взгляд. Улыбнулась, быстро стрельнув глазами в сторону хмурого, уже одетого Сатоева, и жалобно пропела.

– Пое-е-ехали!

– Нет, – я оторвала плечо от дверного косяка, на который опиралась и попятилась из прихожей в гостиную.

– Ну, смотри, – донеслось мне вдогонку.

Суета топчущихся на пороге ног, звук застегиваемых молний на куртках, возня, порыв холодного воздуха, залетевшего из открытого дверного проема, невнятные «пока, Мадь», хлопок двери. И я осталась одна.

Укол острого разочарования и обиды на себя, что не поехала, на миг больно сжал сердце и отпустил. Осталось только нервно-тупое ожидание, когда же они вернутся. На автомате открыла холодильник, выясняя, что можно приготовить на всех. Бездумно поставила вариться куриные бедра, чтобы потом сделать легкий суп с домашней лапшой. Почистила картошку, пережарила магазинный фарш с морковкой и луком. Соорудив простую, но сытную картофельную запеканку, отправила её в духовку. Занялась тестом для лапши…

Простые, знакомые с детства действия, всегда успокаивающие и вводящие меня в некий транс. Может все дело в том, как сильно мне это насаждали практически с самого рождения, но я искренне любила готовить и обеспечивать домашний уют. И я искренне не знала более медитативного действа, чем мытье кафеля в ванной…

В подростковом возрасте я пыталась сопротивляться, конечно, всем этим женским обязанностям и домострою, чем доводила отца до бешенства, мать до полуобморочного состояния и растила стену непонимания со своей идеальной для родителей, до тошноты послушной старшей сестрой. Помнится, я даже мечтала убежать из дома…

Сейчас мне это смешно вспоминать.

Отца убили, когда мне было четырнадцать, и все мои капризы и заскоки показались в миг такой мелочью перед настоящей, суровой жизнью. Кажется, я повзрослела тогда буквально за один день. Не до конца, конечно. Что-то детское и бунтарское осталось со мной навсегда. Но, когда осознаешь истинную цену своей жизни и жизни своих родных, приоритеты меняются молниеносно.