Довлатов

Потом меня неожиданно забрали и отвезли в Каляевский спецприемник. Я обвинялся в тунеядстве, притонодержателъстве и распространении нелегальной литературы. В качестве нелегальной литературы фигурировали мои собственные произведения.

Как говорил Зощенко, тюрьма не место для интеллигентного человека. Худшее, что я испытал там — необходимость оправляться публично. (Хотя некоторые проделывали это с шумным, торжествующим воодушевлением…)

Мне вспоминается такая сцена. Заболел мой сокамерник, обвинявшийся в краже цистерны бензина. Вызвали фельдшера, который спросил:

— Что у тебя болит?

— Живот и голова.

Фельдшер вынул таблетку, разломил ее на две части и строго произнес:

— Это — от головы. А это — от живота. Да смотри, не перепутай…

Выпустили меня на девятые сутки. Я так и не понял, что случилось. Забрали без повода и выпустили без объяснений.

Может, подействовали сообщения в западных газетах. Да и по радио упоминали мою фамилию. Не знаю…

(Сергей Довлатов, «Ремесло»)

Николай Шлиппенбах:

Тогда Сережа работал сторожем на барже Адмиралтейского завода. За ним уже очень активно следило КГБ. Сережа, кажется, захворал и несколько дней прогулял, не взяв бюллетеня. Он сказал, что отработает, но против него уже возбудили дело. Сережу вызвали в КГБ и сказали: либо по следам Бродского отправим, либо езжай за границу. Он подумал и решил ехать, хотя изначально такого намерения у него не было. Мы с ним об этом много говорили. Языка английского он не знал и очень переживал по этому поводу.

Тамара Зибунова:

Сережу, наверное, очень хотели посадить, потому что даже меня пытались привлечь к этому делу. Однажды ко мне на работу пришел некий сотрудник, и меня вызвали на разговор в кабинет директора. Я, женщина с ребенком, не получающая алиментов, могла бы стать очень выгодным свидетелем против Сережи. Меня стали расспрашивать, а я им начала объяснять, что я больше всех заинтересована в его отъезде. Если он останется здесь, то всю жизнь будет вмешиваться в мои отношения с дочерью, а мне это совершенно не нужно. Тем более мне не нужно, чтобы у моей дочери отец сидел. Поэтому я ему никаких препятствий чинить не буду.

Рано утром звонок из ОВИРа:

— Зайдите на Желябова, 29, к полковнику Бокову.

Захожу. Невысокий мужчина в гражданском. Типовое, серийное лицо. Тон отеческий.

— Я вам искренне советую… Там ваши друзья… Там ваша дочь… Там перспективы…

— У меня вызова нет.

— Напишите заявление: «Хочу воссоединиться с женой».

— Мы развелись в семьдесят первом году.

— Но продолжали жить вместе. Ваш развод был формальностью, а мы не формалисты.

И я написал заявление. Бегаю по инстанциям, собираю документы. На каком-то этапе попалась совсем бестолковая тетка. Кого-то временно замещает. Об эмиграции слышит впервые. Отстукала нужную справку. Выхожу на лестницу, перечитываю. Конец такой: «Дана в связи с выездом на постоянное жительство в ОВИР».

Подаю документы. Чиновники предупредительны: «Благодарим, товарищ Довлатов, за оперативность».

(Довлатов С. Мной овладело беспокойство // Штерн Л. Довлатов — добрый мой приятель. СПб., 2005. С. 227)

Валерий Попов: