Дорогие Мария Анатольевна и Александра Анатольевна!
Я получил два ваших коротких письма, главная цель которых – нанести мне оскорбление, и лишь второстепенная – получить назад ваши рукописи, оказавшиеся среди редакционных материалов, принадлежащих мне и моим коллегам.
Вы достигли своей цели – ваши письма очень расстроили меня. Я совершенно не могу понять, как два пожилых, интеллигентных человека, которых на протяжении многих месяцев связывали со мной ровные, доброжелательные, ничем не омрачаемые, человеческие и производственные отношения, с такой легкостью перешли на враждебный и оскорбительный тон. Ну почему же вам не захотелось хотя бы очень кратко поговорить со мной, попытаться что-то выяснить, получить какую-то информацию?! Неужели вам не показалось странным, что я, вызывая долгое время у вас какую-то симпатию и доверие – а именно эти чувства выражены в опубликованных вами заметках – вдруг так быстро переродился в гангстера и исчадие ада?! Неужели вам не захотелось узнать, почему восемь самых разных людей, самого разного возраста и самого разного качества единодушно поддержали именно меня и покинули учреждение, ими самими взлелеянное?! Неужели вы готовы примириться с мыслью, что я один, не располагая никакими преимуществами, мог охмурить и сбить с толку всю эту компанию?! Неужели ничто не настораживает вас, интеллигенток, в облике и манерах Зельцера с Арановым?! Как вы смогли так легко перейти от расположения к ненависти?! Как же вы, так сильно пострадавшие в жизни от людской злобы, решились занять такую удобную позицию: «за дела газеты я никакой ответственности не несу» и при этом взяли на себя ответственность за те чувства, которые выражены в ваших письмах?!
Как вы отважились повести себя столь неинтеллигентно?!
Отчасти я понимаю ваше состояние. Вы оказались перед необходимостью либо возненавидеть меня, либо признать, что ваш сын и племянник в силу своего – как бы это поточнее выразиться – невиданного простодушия стал участником мошеннических и бесчестных проделок.
На протяжении долгого времени я старался воспринимать Лёшу как талантливого, добросовестного, честного, обаятельного, но крайне наивного и слегка безумного человека. Но уж слишком часто совершал он поступки, свидетельствующие о моральной неразборчивости, вернее – о нежелании и неумении сосредоточиться на моральной ситуации в целом. Слишком часто его безумие становилось прикрытием зла, слишком заметно привыкал он к безнаказанности, которой в уголовном мире любят бахвалиться хулиганы, состоящие на учете в психоневрологических диспансерах. Бог с ним. Лёша вольно или невольно стал презираемым орудием в руках Бориса Меттера, о котором вы же, едва ли не первыми, говорили как о подонке и ничтожестве. Обсуждать же личность Бори Меттера я не хочу, глубоко в нем разочарован и переживаю все это довольно болезненно… Извините, что пишу в ужасной спешке, ночью, без черновика. Перехожу к технической части.
Заметки Гешлина мы хотели опубликовать только из уважения к вам. Они находятся, я думаю, у Пети с Сашей, я еще раз напомню, чтобы они нашли эту рукопись и сразу перешлю ее в «Новый американец». Мы до сих пор не сняли помещение, бумаги свалены кучей, но к понедельнику все стабилизируется. Записки Гешлина вернем, как только минует хаос. Надеюсь, у вас имеется копия на тот случай, если они необходимы срочно.
Статьи об Айтматове и Солженицыне, насколько я знаю, у нас, это прекрасные статьи, и мы с величайшей неохотой возвратим их не позднее воскресенья, и уж во всяком случае не намерены их использовать. Тем более, что статья о публицистике Солженицына, вроде бы, публикуется в ближайшем номере «НА».
Прощайте, уважаемые Александра Анатольевна и Мария Анатольевна! Несмотря ни на что, я благодарю вас за долгую симпатию и утешаю себя мыслью о том, что несправедливое унижение можно воспринимать как расплату за другие грехи и поступки, наказания за которые ты в свое время избежал. Будьте здоровы. Если вы когда-либо захотите объясниться со мной, я обещаю ни словом не напоминать о ваших чувствах, которых вы рано или поздно будете стыдиться.
С уважением, С. Довлатов.