Довлатов и третья волна. Приливы и отмели

Длинное, печальное письмо. Оно призвано не объясниться с адресатами, учитывая накал страстей, это представлялось невозможным, а разобраться с собственным состоянием. Позже в «Соло на IBM» Довлатов напишет:

Орлова я, как говорится, раскусил. В Меттере же – разочаровался. Это совершенно разные вещи.

Слова – практически выжимка из приведенного письма. Довлатовское отношение к людям состояло из двух этапов. Первый – человек очаровывал писателя своими реальными или мнимыми достоинствами. Человек принимался полностью. Даже явные изъяны вызывали умиление и понимание. Второй – крушение созданного образа. Довлатов уставал от людей, уставал их принимать. Практически никто не выдержал испытание временем. Исключение – Бродский. Но и в этом случае имеется особенность. Довлатов заставлял себя «любить поэта», осознанно выводя его за границы любой, даже самой легкой критики. Орлов и Меттер не были Бродским.

В случае же с «Новым американцем» – это было коллективным разочарованием. И в издании, и в тех, кто его делал. Двадцать шестого ноября Довлатов пишет Ефимову мрачное письмо:

Жаль, если Ваши соседи принимают меня за гангстера. И разве их не смущает то, что со мной ушли из редакции еще семь человек, почти весь штат. К Седыху «на поклон» я тоже не ходил, хотя об этом много говорят и пишут с изощренными нюансами и подробностями. Я позвонил ему и сказал, что мне нужно с ним поговорить. Седых ответил: «Заходите, голубчик». Я сказал, что хочу попытаться сделать еще одну газету, но для этого необходима реклама в НРС. Что я прошу его об этом, и вне зависимости от ответа буду писать в газете то, что сочту нужным. Он наговорил мне комплиментов и дал рекламу. Вот и все. После этого я добился зарплаты (200 чистыми) себе и еще троим людям, хотя Гальперин не стоит и полтинника, вместо него можно взять четверых обозревателей и платить им по 50 долларов гонорара. У нас получают по 50 долларов за статью еще четыре человека, из которых двое – Поповский и Шарымова – оскорбляют меня почти ежедневно. Батчан же, заметки которого я переписывал в течение года, сказал недавно Дэвиду Дескалу, что газету не может редактировать человек с моим знанием английского. Рыскину Лена год носила бутерброды в редакцию, и в результате он недавно божился в компании, что Катя не моя дочка, а представьте себе – Аксёнова. И так далее.

Понятно, что так не говорят о людях, с которыми ты собираешься дальше работать. При этом Довлатов точен в своих претензиях. Вспомним о мемуарной заметке Александра Бат-чана, в которой он упоминает о своем удивлении по поводу слабого английского Довлатова. Удивляться, как видите, он начал давно.

Практически то же самое Довлатов написал Виктору Некрасову 27 декабря 1981 года:

Мы ушли и оказались на улице, буквально – в кафе. Народ уполномочил меня звонить Якову Моисеевичу, просить содействия. Самолюбивый горец, я, втянув голову в плечи, пошел в «НРС», был принят великодушным образом, именовался «голубчиком», Седых проявил благородство…