Довмонт. Неистовый князь

Бируте звала умершую королеву Литвы языческим именем, под каким знала в детстве.

– Как мне жалко… Юрате… Ой, у нее же остались дети! Бедные сироты…

Миндовг звал Бируте и Даумантаса к себе, в Кернаве. На похороны княжеская пара уже не успевала… но хоть почтить память умершей. Да юных племянников ободрить.

– Едем же, о супруг мой! Немедленно едем. Вели же седлать коней.

* * *

Столицу обустраивали. Расположенный на высоком холме прямо в середине города королевский замок представлял собой поистине неприступную крепость, которая все еще строилась, расширялась, росла и вширь и ввысь. Сейчас как раз надстраивали главную башню – гордость Миндовга.

Великий князь Литвы, вновь обретший свою древнюю веру, но потерявший королевский титул, встретил гостей в главном зале, увешанном трофейным оружием, шлемами и щитами.

Даумантаса он приветствовал холодным кивком, Бируте же удостоилась куда большего почтения. Ради нее великий князь даже соизволил встать с трона. Подошел, обнял, по-отечески поцеловал:

– Ах, милая. Юрате так хотела видеть тебя! Увы, не успела. Боги забрали ее к себе.

– Мы хотим навестить могилу сестры, князь.

– Навестите! Прямо сейчас и пойдем. А ну, давайте-ка…

Осанистый и пузатый, великий князь тряхнул косматой бородищей и окинул Довмонта тяжелым взглядом. С княжной же обращался ласково, пожалуй, даже слишком. Называл «красотулечкой» и «сердцем», что сильно не понравилось молодому нальшанскому кунигасу.

Вслед за хозяином гости спустились с высокого каменного крыльца. Слуги поспешно подвели лошадей.

– Юрате просила похоронить ее в склепе, – Миндовг, как и Бируте, предпочитал называть умершую жену ее языческим именем.

– Да, она так просила… – с помощью слуг престарелый и грузный князь едва умостился в седле. – Но я рассудил иначе! Высокий, покрытый дубравой холм – что может быть лучше? Там недалеко и святилище – есть, где славить богов. Вы ведь хотите принести жертву?

– Да-да, – закивала княгиня. – Конечно же хотим. Мы привезли с собой белых петухов и черного поросенка.

– Петухов? Поросенка? – Миндовг презрительно скривился и развел руками. – Ну, если вы считаете, что это достойно умершей, то… Я бы посоветовал вам купить молодую и красивую рабыню. Полоцкие торговые гости недавно привезли к нам светлооких псковских дев. Не так уж и дорого. Вот это была бы жертва!

– Помнится, княгиня была христианкой, – не выдержав, холодно усмехнулся Довмонт… Точнее – Игорь. Еще не хватало человеческие жертвы тут приносить! Да пошел этот толстопузый бородач к черту!

– Она ведь не отреклась от Христа, так?

Не отреклась. Эту информацию нальшанский кунигас получил еще в пути, от встречных купцов. Так ведь умершую и похоронили – под именем Марта. Может, это сам Миндовг ее и… того… За то, что посмела пойти против! Все может быть – время дикое.

– А раз так, то вряд и наши древние боги считают ее своей, – быстро договорил Даумантас. – Однако жертву им принести надо. Пусть не обижают заблудшую душу.

– Вот-вот!

– Мы сами разберемся с жертвой, – внезапно заявила Бируте с неожиданной твердостью в голосе. – Сделаем все, как надо, князь.

– Сами так сами, – покладисто согласился Миндовг.

– И еще… – юная княжна немного замялась. – Я бы хотела… хотела бы пойти на могилу сестры одна.

– Ну… ежели супруг отпустит, то… Не имею ничего против.

Властелин Литвы заливисто расхохотался и подогнал коня.

– Отпустишь? – с грустью спросила Бируте.

– Да.

Так и вышло. Княжна пошла на могилу одна, Миндовг и Довмонт дожидались ее в дубраве. Дюжие стражники в кольчугах и при мечах ошивались неподалеку. Бируте вернулась быстро, и уже все втроем пошли к жертвенникам – серым плоским камням, что располагались близ старого дуба. Если б на литовских землях когда-то стояли непобедимые римские легионы, то верное, этот дуб помнил бы и их. Впрочем, тогда вся история этих – и не только этих – мест пошла бы совсем по-другому.

Седой и сутулый старик криве вместе со своими помощниками уже дожидался визита высоких гостей. Первым делом принесли жертву Диевасу, отцу всех богов, потом Перкунасу и богиням – Земине, матери-земле, и Велионе, хранительницы душ мертвых. Богам достались белые петухи, богинями – черные поросята.

Взяв острый нож, старый жрец ловко отчекрыжил петухам головы, поросятам же всадил лезвие прямо в сердце, так, что не было почти никакого визга. Алые капли упали на жертвенники, и жрец, воздев окровавленные руки к небу, призвал милость богов.

– Дуй, ветер! Шумите, деревья!

Игорь-Довмонт вздрогнул: под эти возгласы принесли в жертву Ольгу! По-настоящему принесли – взрезали живот и вырвали печень.

Впрочем, все это вполне могло и привидеться. Ну, не может так быть в двадцать первом веке, чтоб людей так вот, запросто, резали… словно жертвенных поросят или петухов.

– Дуй, ветер!

– Шумите, деревья!