Довод Королей

– Доверяю, и еще как. Если б поединок был простым поединком, я оставил бы Лося вам на растерзание. Мне бодаться с ним удовольствия не доставляет. Но я ХОЧУ, чтобы поединок перерос в переговоры.

– Значит, или ты, или Луи и Ювер...

– Я не смогу, – Ювер виновато улыбнулся, – Лось для меня слишком силен и для Луи, боюсь, тоже.

– Жабий хвост! Куда уж мне... Сандер, ты уверен, что справишься?

– Я не клирик, которому положено веровать. И хватит об этом. Ну и холодина...

2886 год от В.И.

2-й день месяца Сирены.

Арция. Фей-Вэйа

Ее Иносенсия благосклонно взглянула на коленопреклоненного Бекко, протягивавшего ей завернутую в кисею шкатулку.

– Вы выполнили мою просьбу, несмотря на ее необычность и сложность.

– Я счастлив служить сигноре, но эта служба не была сложной. У герцогини последнее время часто идет кровь горлом, раздобыть ее платок было нетрудно, а герцог слишком волновался, слушая рассказ о сыне, и случайно раздавил бокал, который держал в руке. Рана была неглубокой, и монсигнор, не желая прекращать разговор, перетянул рану носовым платком...

– Энрике скучает по детям?

– Особенно по сыну, хоть и приказал не упоминать его имени без крайней на то необходимости. Если молодой Кэрна решит вернуться, отец примет его с распростертыми объятиями, но первым шага к примирению не сделает.

– Рафаэль, видимо, тоже.

– Ее Иносенсия, как всегда, права. Маркиз Гаэтано по натуре не правитель, а авантюрист и странствующий рыцарь, он нашел себя в служении младшему из Тагэре. Много женщин, много войны и сюзерен, к которому он искренне привязан.

– После отъезда Мальвани Кэрна занял его место возле горбуна?

– Да, он и дарнийский капитан. Эти двое всегда возле Александра Тагэре, впрочем, герцога любят многие. Если б не его вопиющая верность, король вряд ли мог бы спать спокойно.

– Вы хорошо осведомлены об арцийских делах, Бекко. Но сейчас вам предстоит отправиться в Оргонду.

– Путь Бекко ре Бейры ведет туда, куда прикажет его Звезда...

– Оставьте, – Анастазия лукаво улыбнулась и сразу же вновь обрела холодность и неприступность мраморной статуи, – ваше дело разузнать, что затевают антонианцы. Я не верю Оресту Второму, равно как и его предшественнику. Их вмешательство в дела мирские пахнет заговором, а охота за знахарями и медикусами смахивает на безумие... Или на прикрытие.

– В Арции дела обстоят иначе.

– В Арции Евгений и Илларион. Первый мне ясен. Второй – нет, но он, в отличие от Ореста, ни во что не вмешивается. Узнайте, что затеяли антонианцы в Оргонде и Элле, и я буду вам весьма признательна. Надеюсь увидеть вас еще до того, как зацветут липы.

– Слово Ее Иносенсии – закон. – Бекко стрельнул темными мирийскими глазами, изящно поклонился и вышел. Анастазия задумчиво проводила его взглядом, медленно развернула ткань и открыла изящную – Бекко верен себе – крышку ларца. Внутри, на синем, как глаза Предстоятельницы, бархате, лежало два окровавленных платка – женский и мужской. Две крови, сплетение которых породило неистового Рафаэля и его красавицу-сестру. С помощью родительской крови можно оказать влияние на детей, а с молодой Кэрна нужно было что-то решать.

Дафна была умной женщиной, она заметила в девочке силу и сделала все, чтобы заполучить ее в свои руки. Дафна видела в Дариоло оружие в борьбе за Рубины Циалы – в этом Анастазия не сомневалась. Равно как и в том, что человека использовать вслепую опасно.

Агриппина сделала ставку на свою воспитанницу Соланж, и где она теперь?! Нет, учить Дариоло магии, даже подчинив ее волю, нельзя, да и незачем. Мирийка просто должна быть под рукой, когда она придумает, как отделаться от Шарля Тагэре.

Ее Иносенсия сдернула покрывало со сделанного по особому заказу шестиугольного столика, взяла шесть подсвечников из покрытых белоснежной эмалью оленьих рогов о шести отростках каждый и поставила по углам выложенной из мелких опалов гексаграммы, в середину которой положила окровавленные платки. Затем женщина надела рубины и коснулась кольцом Предстоятельницы ближайшей свечи, на фитильке которой расцвел винно-красный пламенный цветок; сразу же сами по себе загорелись остальные свечи. Тридцать шесть алых огненных язычков отразились в сотнях тщательно подобранных опалов, заставив их мерцать и переливаться, но не красным, а белым. Постепенно зыбкие отблески слились в единый узор, словно бы сотканный из бледного лунного серебра. Затем опаловая звезда словно бы раздвоилась, и вторая отделилась от плоскости стола, поднимаясь все выше и выше, пока не повисла над самой высокой из горящих свечей, пламя которой уперлось в холодный белый луч и потекло вниз навстречу первой звезде.