Дождь идет

Боялся ли я упустить хоть минутку этой близости, которой был лишен так долго? До самого вечера я не переставал ластиться к матушке. Обычно она мне не разрешала околачиваться в лавке и раза два или три чуть не отправила меня наверх. Но возможно, и ей было приятно мое присутствие. А возможно, она чувствовала, как сильно в тот день я ее любил.

Альбер не выходил у меня из головы. Мне незачем было вставать с места, я и так издали видел на объявлении фотографию беглеца.

Может, Альбер болен? Может, у него жар? Неужели он способен сидеть целый день в своем креслице и ни разу даже не посмотреть, что делается на воле?

- Скажи, мама, почему она решила отдать нам свой дом?

- Чтобы остаться с нами... Она боится жить одна...

Я прикончил все полученные утром конфеты и шоколадки. Объелся сластей до тошноты, щеки у меня горели. Я представлял себе наш большой фургон на дороге между деревьями и тетю, сидящую возле отца. Почему эта картина представлялась мне непристойной?

Пойдет ли мадам Рамбюр еще раз за покупками в грязную лавчонку старухи Тати? Перед их домом по-прежнему дежурил агент в штатском, но только другой. После обеда я увидел на площади домовладельца, мосье Реноре, делавшего свой обычный обход. Он подошел к шпику, и тот, здороваясь с ним, снял шляпу.

Я будто все чего-то ждал, взволнованный и счастливый. Я играл, но без всякого воодушевления; матушка, видно, это заметила и подошла ко мне.

- Не надо больше об этом думать, Жером... Это все тетя Валери со своими газетами навела тебя на такие мысли... Если б сын мадам Рамбюр прятался у нее в доме, полиция бы его нашла... Говорят, сегодня утром там опять делали обыск и бедную мадам Рамбюр два часа допрашивали в здании суда.

Я не ответил. Слишком много мыслей и картин теснилось у меня в голове. Я представлял себе здание суда с длинным рядом ступеней, перерезанных вдоль чугунными перилами...

- Ее посадили в тюрьму?

- Да нет же! Видишь, ты какой... Не думай больше об этом, и все!.. Играй со своими зверями... Постой! Я сейчас засвечу тебе газ... Хочешь, зажгу керосиновую печь?

- Нет! Она для тети Валери...

В голосе у меня невольно прозвучал укор. Разве до приезда тети Валери я не довольствовался теплом, идущим от печной трубы?

- Пойми, Жером, где в таких вот двух комнатках спрятаться взрослому мужчине... Будь умником... Мне надо в лавку.

В тот вечер я еще ни о чем не догадывался, но именно в тот вечер запала мне в голову мысль: "В таких вот комнатках... Взрослый мужчина... спрятаться..."

Я услышал цоканье копыт. Ради тети Валери отец не проехал прямо за дом в ремесленный двор, а остановил фургон на площади. Я кинулся вниз по лестнице. Мы с матушкой одновременно очутились на мокром приступке, и, не знаю почему, я ухватился за ее руку.

Было совсем темно. Уже зажгли фонари. Уступивший свое место тете Урбен сидел внутри с товаром.

Отец сошел первым.

- Осторожно... - посоветовал он. - Подайте мне обе руки...

Козлы были очень высокие, с тремя, расположенными друг над другом подножками, и мы с матушкой увидели, как черная туша тети Валери накренилась.

И тут матушка взглянула на меня. Я поймал скользнувшую по ее губам усмешку, почувствовал, как рука ее дрогнула. Она припомнила то, что я говорил ей утром, и мысленно представляла себе, как тетя Валери оступается, шмякается о тротуар и остается лежать бесформенной и безжизненной грудой...

Ничего такого не случилось, но я все же был рад, что мы с матушкой как бы сообщники.

- Хорошо съездили?

- Ужасно!.. С проклятого брезента мне все время текла за шиворот вода... Так тебе и надо!

- Ну, а насчет адвоката... Если и этот начнет крутить... Спроси-ка своего мужа, что я ему выложила...

Либо Трике вернут мне дом, либо... Лучше истрачу на это последний сантим и подохну в больнице для бедных... Сама, собственными руками подожгу дом!..

Она протиснулась в слишком тесную для нее лестничную клетку. Помню, как она снимает пальто, подходит к окну, наклоняется:

- А этих все еще не арестовали?

Она смотрела на дом, где жили Рамбюры.

- Вот с такими-то людьми и делают революции... В Кане мы тоже наткнулись на демонстрацию, и пришлось дожидаться, пока все не пройдут... Можно подумать, что полиция с ними заодно...

И тут я совершенно напрасно с ухмылкой посмотрел на нее. Глаза мои, я уверен, сияли торжеством. Меня распирали тайны. Во-первых, история с подножкой и взгляд матушки. Во-вторых, то, что сын мадам Рамбюр...

Если б тетя знала, то ради награды в двадцать тысяч тут же помчалась бы в полицию! Но никогда она не узнает! Я ей ничего не скажу! Только надо быть осмотрительным, чтобы она, боже упаси, не догадалась, надо остерегаться при ней смотреть на их окно.

- Что с тобой такое сегодня?

- Ничего, тетя.

- Небось какую-нибудь пакость сотворил? А я на это сладким голоском:

- Что вы, тетя...

Она принялась раздеваться при мне; разоблачалась, расхаживая взад и вперед по комнате в нижней юбке, пыхтела и ворчала:

- Твоя матушка могла бы подняться наверх и мне помочь... Но у нее нет и минуты свободной! Все торговля да торговля!..