Дождь идет

Любая мелочь этого чудесного дня доставляла мне такое удовольствие, что и сейчас все подробности еще живы в моей памяти, включая "четыре литра виноградного уксуса".

Обычно мы заказывали продукты на целый месяц у Эврара оптово-розничная торговля бакалеей. У матушки на листке бумаги было перечислено все, что нам требовалось. Продавщица - мадемуазель Жанна-записывала за ней в книгу заказов.

- Два килограмма кофе... Четыре литра виноградного уксуса... - самым естественным тоном продиктовала матушка.

И я до сих пор слышу, как старая дева, сложив губы трубочкой, произносит, выделяя каждый слог и смакуя букву "р":

- Че-ты-ре-ли-тра-ви-но-град-но-го-ук-су-са... Еще что-нибудь, мадам Лекер?

Если я об этом упоминаю, то лишь в доказательство того, что ничто от меня не ускользало. А между тем весь день у меня не выходил из головы Альбер. Не знаю, так ли это со всеми? Что касается меня, то я и сейчас сохранил способность двигаться, действовать, разговаривать, смотреть и в то же время неотрывно думать о чем-то своем. Может быть, в ту минуту я и не обратил внимания на эти "четыре литра виноградного уксуса" и, не отдавая себе отчета, подмигнул матушке. Но прошли годы, а воспоминание осталось, я и сейчас слышу голос мадемуазель Жанны и вижу ее вытянутую вперед мордочку...

Я мог бы в точности восстановить весь наш маршрут по городу под безостановочно сыплющим мелким холодным дождем, рассказать о леденцах, которыми угощали меня лавочницы, зачерпнув конфеты из вазы, о мокрых следах на кафельных плитах.

В тот день я испытывал какую-то особую нежность к матушке и время от времени украдкой глядел на ее странно моложавое, почти детское лицо.

Кто об этом заговорил? Право, даже не знаю. Было это за несколько дней перед тем. И не в присутствии матушки. Может, мадемуазель Фольен?

Могу лишь поручиться, что передаю весь разговор слово в слово, так как часто потом себе его повторял. Видимо, тетя Валери спросила, имея в виду мою умершую сестричку:

- А что у нее было?

И кто-то, либо мадемуазель Фольен, либо отец, ответил:

- После Жерома у нее было подорвано здоровье... Подумайте, он весил при рождении почти пять кило!.. Это искалечило ее на всю жизнь...

Я не понял, но слова были сказаны: матушка осталась искалечена на всю жизнь, искалечена из-за меня...

- Скажи, мамочка, тетя Валери долго еще пробудет у нас?

- Не знаю...

- Может, она будет жить у нас всегда?

- Надеюсь, что нет...

- Тогда почему ты не скажешь ей, чтоб она уехала? Мы шли по улице. Матушка держала меня за руку. Она слегка меня дернула и шикнула:

- Ш-ш!..

Но, пройдя немного - матушка держала зонт перед нами наклонно, - я все-таки не вытерпел:

- Она ведь нарочно раздавила моих зверей... Знаешь, мам... Когда подъедет фургон и она станет сходить... Знаешь, чего бы я хотел?.. Чтоб она поскользнулась на подножке... Она шмякнется на мостовую, как переспелая груша, подойдут, а осталась одна каша...

- Сейчас же замолчи, Жером!

Я был слишком взвинчен. Для меня не было большей радости, как раз в месяц отправляться с матушкой за покупками и заходить в магазины. Почти всюду меня чем-нибудь да угощали, и мои карманы оттопыривались от сладостей и шоколада.

Матушка так и подскочила, когда я ни с того ни с сего вдруг с важностью заявил:

- Отец Альбера прячется у мадам Рамбюр. Она резко повернула ко мне лицо, и моя кисть дернулась книзу.

- Кто тебе сказал?

- Никто.

- Тогда откуда тебе известно?.. Ты его видел?..

Ложь сама просилась на язык. Мне до смерти хотелось сказать: "Да!"

Я ведь был совершенно уверен, что он там. Я, правда, его не видел, не видел своими глазами, и не из-за недостатка терпения - я часами наблюдал за темной щелью розовой занавески и оконным косяком.

То-то и оно... Я слишком долго и пристально смотрел... Я видел двигающихся по комнате людей... Я не поклялся бы, что видел мужчину, но я знал, я был уверен, с первого же дня уверен, что он там.

Вместо того чтобы ответить матушке "да" или честно ответить "нет", я повторил:

- Он там!..

- Замолчи, Жером... Такими вещами не шутят... Я был весь поглощен своей мыслью.

- Не бойся... Я не скажу тете Валери...

Матушка встревожилась. Сбилась с ноги. Ей хотелось остановиться, чтобы взглянуть мне в лицо, попытаться разгадать, что у меня на уме.

- А при чем тут тетя Валери?

- Она полиции донесет!

- Ты с ума сошел, Жером!..

Я не сошел с ума, но нервы у меня были возбуждены до предела, как случалось, когда со мной слишком долго играли и я терял всякое чувство меры, что обычно кончалось слезами.

- Ей бы только получить двадцать тысяч франков... Я ее ненавижу...

- Разве можно ненавидеть родных...

- Она родня не мне, а папе.

Неужели матушка меня выбранит, встряхнет как следует? К счастью, мы как раз входили в магазин, чтобы купить мне новые перчатки.

- Боже мой! Уже одиннадцать часов... А бедная мадемуазель Фольен все сидит в лавке.

Когда мы вышли на площадь, я перехватил взгляд, который матушка кинула на дом лабазника и на окно Рамбюров, и повторил:

- Он там!

- Замолчи... Ступай скорей наверх и переоденься... Отец рассердится, если застанет тебя в новом костюме.