Дождь над Ельцом

Я шмыгнул носом, сдерживая слезы. Вот так история! Да зачем такие вообще рассказывают? А как же «жили они долго и счастливо»? Цыган только грустно улыбнулся и продолжил:

– Посмотрели кожемяки на пепелище в последний раз, плюнули и пошли себе по домам. Так и пропал Заклад без отпевания, без слова доброго. Канул в темноту. Словно и не было его.

Вот зима минула, весна прокатилась, лето отгуляло, а как осенняя распутица в дверь постучалась, поползли по Ельцу странные слухи. Мол, не умер резчик. Будто бы видели его у трактирщика Акзыра в подмастерьях. Будто служит он ему, словно раб, безмолвно и покорно. Скажет Акзыр «укради» – украдет, скажет «убей» – убьет. Другие говорили, работает он ночным ямщиком и вместо денег за извоз загадки загадывает. Отгадаешь – иди свободно, не отгадаешь – вопьется в горло и кровь досуха выпьет. Начали поговаривать, что неспроста дом Нила запылал, что по умыслу резчик сгорел, а теперь не успокоится, пока убивцу своему не отомстит. Так народ сам себя застращал, что кожемяки, вину в душе ощущая, заупокойный молебен по резчику заказали. Да только все без толку. Продолжает мертвец людям являться. Вот уже и у вдовушек в гостях его видели. Бабы после ночной встречи в томлении пребывают и бледные очень, но рассказывать ничего не желают, отпираются. Еще говорили, будто на Илью-пророка средь бела дня беспалый через базарную площадь прошел, да еще с танцем. Бурлит город, слухами полнится. Собрались уже из монастыря иноков звать, чтоб те святостью своей упыря в могилке успокоили.

И снова вышло не так, как люди задумывали. Грянула на всю страну революция, и за ней война гражданская. Прошлась серпом, приложила молотом. Да так люто, что про историю с мертвым резчиком уже и не вспоминали. Самим бы вживе остаться. Потом немец нагрянул. Начались бомбежки. А как разбили врага – новая жизнь пошла. Поля за рекой домами застроили. Старое все забылось.

– А фигурки, что Заклад вырезал? Какие они были?

– Размером не велики, сработаны искусно: люди, звери разные, птицы всех мастей… Однако же более всего любил Заклад коней вырезать. Да того они у парня хорошо выходили, что, кажется, вот сейчас в галоп сорвутся. Раньше-то, почитай, у каждого в доме такая поделка стояла.

Картина начинала проясняться, загадки одна за другой открывали свою скрытую суть. Но от этого становилось только страшнее.

– Эти… муло, с ними как-то можно справиться? – У меня перед глазами неожиданно возникли персонажи гоголевских сказок: бурсак Хома Брут с меловым кругом и требником, лихой кузнец Вакула, запросто скрутивший черта. Еще смутно вспомнились дворовые страшилки, что-то про красные пятна и осиновые колы.

– Справиться с живыми можно… с мертвыми поздно справляться, – развеял мои грезы собиратель фольклора.

– Как же быть?

– Бежать. Цыгане, которым мертвяк досаждал, в другой табор просились. Муло к месту своей смерти накрепко привязан. Версты две-три… дальше ему хода нет. Раньше-то, когда пешками спасались, страшно было. Особенно под вечер. Теперь – дело другое: пароходы, еропланы, коляски скоростные – легко уйти.

– Ну а если нельзя уйти? – Я вспомнил тетю Клаву. Как она там? Все так же безвольно лежит на кровати? Или уже встала, ищет спрятанную брошь?

– Тогда плохо дело. Ночью от мертвеца спасения нет. Правда, бывали случаи, когда муло успокоить удавалось.

– Как? Как его можно успокоить?

– Напомнить ему, что умер. Как же еще? Только трудно это. У мертвеца голова точно квашня. Мысли в ней все спутаны, скомканы. Одна на другую налезает. Поди-ка попробуй верную тропку отыскать. Вот и ходит он по земле, себя не помня, другим несчастья чиня, словно…

– Словно безумный робот, – вспомнил я диафильм «Охота на Сетавра».

– Робот? – удивленно переспросил цыган. – Ну, хоть и робот. А что безумен он – это точно. И те, кто с мертвецом знается, безумием его прирастают.

– А если все-таки удастся напомнить? Что тогда?

– Живет муло против закона Божьего, словно камень в ручье. Поток не остановит, но и течь спокойно не даст. Будет вокруг него вода застаиваться, хороводы кружить, свернется смертельными воронками, выроет предательские ямы, а то и вовсе зацветет, заболотится. Течение мусора нагонит. Едва вспомнит муло про свою смерть – своротит ручей валун.

Цыган неожиданно остановился.

– Вот и дом твой. Ну что ж. Будь здоров. Может, когда и свидимся. – Он махнул на прощанье рукой, повернулся и пошел прочь, черный силуэт в зарождающихся сумерках. Мне вдруг почудилось, что цыган уже невообразимо далеко, словно между нами легла бесплотная, но нерушимая преграда.

Я с удивлением обнаружил перед собой знакомые ворота.

– Постойте! – крикнул я вслед удаляющемуся человеку. – Скажите, что мне делать?

– Сердце слушай, – донесся едва слышный шепот.

Я некоторое время неподвижно стоял у калитки и таращился на ворота, точно так же, как недавно водитель желтой «Волги». «Мертвый водитель» – услужливо подсказал невидимый суфлер. Неужели Яша и впрямь муло? Может быть, это розыгрыш, галлюцинация? Рациональное сознание попыталось отвоевать оставленные позиции. Тщетно. Страшная сказка захватила меня.

Вдруг резко стемнело, косматая, сизая туча воцарилась над городскими крышами. Роскошный абрикосовый закат бесславно почил, раздавленный этим темным приливом. Сине-лиловые жадные пальцы протянулись на восток, стремясь скомкать желтую улыбку молодого месяца, задуть холодные лучинки вечерних звезд. В сердце наползающей тьмы вспыхнул бледный огонь зарницы. Затем еще раз и еще… Я ожидал громового раската, но его не последовало. Вместо этого над мертвой колокольней поднялась воронья стая, взбурлила, вытянулась невиданным мостом меж землей и небом и с хриплым немолчным граем устремилась на восток подальше от грозы.

Постоянно оглядываясь, каждую секунду ожидая почувствовать хватку мертвых пальцев на своем плече, я подошел к калитке. Таясь, словно вор, принялся открывать замок.

«Старая крепость» встретила меня теплым дыханием полдня, пойманным в каменную ловушку двора. Здесь все было спокойным, привычным и после пережитых мной приключений каким-то особенно умиротворенным.

Я отправился в дом и сразу же бросился проверять тайник. Брошь была на месте.