Дождь над Ельцом

– Я это, того… готово, короче. – В дверь просунулась голова «пропойцы». Увидев его при свете лампы, я с удивлением обнаружил разительное сходство разбойника и нашего соседа Егорки. – Ух ты! Сколько тут всего! – Он подошел к столу и неожиданно принялся хватать и запихивать за пазуху костяные фигурки.

– Ты чего творишь, ошметок квасной?! – взревел кум.

– Что сразу кричишь? На кой они ему теперь? А у меня пацан малой, играть будет, – испуганно заканючил псевдо-Егорка.

– Не было такого уговора! – зарычал вожак, но потом задумался и добавил: – Хотя … возьми, может, так оно и лучше. А теперь давай-ка поднимай его, понесли в подпол.

Свет внезапно померк, и вот мы с кумом уже стояли в темнеющем подвале. Главарь держал в руке факел, и в его неровном прыгающем свете было видно, как у открытой в земле могилы суетятся Фрол и «пропойца». Вместе они подтащили обнаженное тело мастера к краю ямы и медленно опустили его туда. Послышался приглушенный хруст, затем всплеск.

– Вишь, воду уже ледком прихватило, – отдуваясь, пропыхтел Фролка. – Долго он так не протянет. Дело верное.

– Сделано, – выдохнул кум, – пора и честь знать.

– Постой, а закапывать как же? – удивился «пропойца».

– Не велено. – Главарь принялся подниматься по лестнице. За ним, спотыкаясь в темноте, поспешили подельники.

– В-вот ведь басурманское семя! – прозвучал сзади ожесточенный шепот Фролки. – Даже умереть нормально не могут. Все у них с в-выкрутасами. Тьфу!

– Нечего болтать, про что не знаешь, – оборвал его кум. – Ну, робяты, поджигаем и ходу.

– Жалко мастера, – вздохнул «пропойца». – Какой талант пропадает!

Тут что-то толкнуло меня в грудь, и я покатился вниз по лестнице обратно в погреб. В страхе, что так и останусь там, я беззвучно закричал. Наверху шумели, что-то переставляли и бранились. Затем все стихло, и сквозь доски пола стал пробиваться дым пополам с языками пламени. Рыжие всполохи загуляли по стенам земляного мешка, ярко очертив черный прямоугольник могилы и чуть в отдалении два деревянных креста.

Я проснулся от собственного крика. За окном беспрерывно и все так же бесшумно сверкали вспышки зарниц. Если не считать этого заполошного свечения, в комнате было совершенно темно. На соседней кровати похрапывала бабушка. Сколько же я проспал? Я встал и подошел к настенным часам, силясь разобрать положение стрелок. Оказалось, что сейчас половина четвертого. Я остановился у окна, пытаясь собраться с мыслями. В отличие от обычных кошмаров, все перипетии жутковатой грезы плотно сидели у меня в голове и не собирались развеиваться. Я отлично запомнил мрачного кума, и пугливого Фролку, и загадочного двойника несчастного Егорки. А еще я понял, что следует делать.

* * *

Тетя Клава не спала. Лежала на кровати и смотрела в окно на безмолвную грозу. В глазах тетки вспыхивали и гасли белесые отблески.

Когда я вошел в комнату, женщина резко повернулась в мою сторону, ее лицо выражало смешение двух чувств: страха и ожидания. Увидев, что это всего лишь я, Клавдия тут же расслабилась, а через секунду сердито нахмурилась.

– Это ты? Чего не спишь? Вот смотри, Любе скажу – она тебя заругает!

– Ждали кого-то другого? – Мне важно было заставить тетку говорить со мной на равных, а не переходить к обычному диалогу взрослый – ребенок.

– Ждала? Нет, я… просто я думала… – Обычно пожилые люди врут легко и с удовольствием, но, как видно, тетка не ждала от меня прямоты и теперь мучительно искала, что бы сказать в ответ.

– Думали, что Он придет?

– Да! – с силой выдохнула тетка, но тут же спохватилась: – Что ты везде суешь свой нос, гадкий мальчишка? Приехал тут и ходит, как король. В наше время дети скромнее были. Ишь…

– За мной гнались собаки, здоровенные псы. Десять, а может, и больше. Они живут там, где Он ставит свою машину. – Я поспешил прервать поток возмущения. О, это стариковское недовольство! Оно для них и щит, и меч, и единственная отрада. Нельзя было дать тетке распалить себя.

Как я и предполагал, упоминание о стае бродячих собак совершенно выбило Клавдию из колеи. Она страшно побледнела, прижала к груди руки, комкая одеяло в судорожно сжатых пальцах, нижняя губа старой женщины мелко затряслась, словно у младенца, собирающегося плакать.

– Собаки, – прошептала тетка, – собаки… это моя вина. Я ведь всегда их боялась. Еще с детства. Меня на ярмарке чуть не загрызли…

Мне было жаль родственницу, но промедление грозило бедой.

– Клавдия Николаевна! – сказал я как можно строже, стараясь копировать интонацию завуча Геты Аркадьевны, грозы младших классов. – Вы должны рассказать мне, как вам досталась брошь. – А затем добавил, гораздо мягче: – Это очень важно. Пожалуйста.