Дождь над Гамбургом

В Бланкенезе они приехали в половине девятого и поставили машину на Гауптштрассе. Анна показывала путь, и Шавасс брел за ней по спускающейся вниз аллее, которая в конце концов привела их на берег Эльбы.

Народу была уйма, а ярко подсвеченные, разукрашенные кафе, стоящие вдоль берега, казались очень нарядными. Анна вошла в одно из них, и они сели за угловой столик на террасе, нависающей над водой. Шавасс заказал два пива, и пока они ждали, предложил Анне сигарету.

Террасу освещала гирлянда разноцветных китайских фонариков, но самое приятное, что здесь было безлюдно. Казалось, они готовы просидеть вот так, вдвоем, в блаженном бездумье и тихой нежности, целую вечность. Пол, затянувшись, вдруг почувствовал, как налетевший ветерок принес с собой мозглое, сырое дыхание осени.

— Мне здесь нравится, — сказал он. — Ты была тут раньше?

— Бланкенезе — одно из моих любимых мест. Не зря сюда съезжаются парочки…

Пол погладил ее руку.

— И как ты считаешь, имеем мы теперь право войти в их компанию?

Светлая, радостная улыбка появилась на губах Анны, она быстро схватила его руку и крепко пожала.

— Это было бы чудесно, правда, Пол? Если бы только мы были такими, как эти пары, гуляющие по Страндвег: просто двое, любящих друг друга людей, которым не о чем беспокоиться, не о чем тревожиться…

Он хотел сказать ей, что всегда найдется, о чем беспокоиться — о деньгах, болезнях, нищете, старости — но раздумал. Он просто улыбнулся и чуть слышно сказал:

— Марк раньше девяти не появится. Значит, у нас есть еще полчаса, чтобы попритворяться беззаботными.

Анна снова улыбнулась и тихо выдохнула:

— Тогда начнем…

Официант принес пиво. Пол начал пить его медленно-медленно, наблюдая за речным трамвайчиком, который тихо продвигался к морю, расцвеченный огнями от кормы до носа. Издалека доносились голоса и беспечный смех, перекрывающий грохот двигателей.

— Интересно, куда он плывет? — спросил Пол.

— Какая разница?

Она печально улыбнулась, и Пол, сжав ее руки, мягко произнес:

— Похоже, что ты перестала притворяться.

Секунду Анна смотрела на пузырьки в стакане, потом высвободила руки и закурила.

— Все это довольно смешно, — сказала она задумчиво. — До вчерашнего дня я была вполне уверена в себе и даже счастлива, что делаю нечто полезное, нужное. А остальное не имело значения.

— А теперь?

Анна вздохнула.

— Теперь я влюблена и этим все сказано. Для меня это новый опыт. Знаешь, раньше у меня на это не было ни времени, ни возможностей. И вдруг — ты. Началась какая-то другая жизнь. А я испугалась и растерялась. Ты все собой заслонил, и никуда от тебя не убежишь. И предчувствия какие-то дурные мучают…

— Ты жалеешь, что так случилось?

Какое-то мгновение она колебалась, а потом швырнула сигарету в воду и покачала головой.

— Нет. Уж коли сожалеть, что ты появился в моей жизни, то можно сожалеть и о том, что я живу. — Еще какое-то время Анна смотрела на воду, на речной трамвайчик, исчезающий в ночи, а затем приблизилась к Полу и произнесла низким, напряженным голосом:

— Что с нами будет? Есть ли у нас будущее? Сможем ли мы когда-нибудь выбраться из болота, в котором сидим?

Шавасс, уставясь в темноту, думал над ее словами. Сколько раз за последние пять лет он задавал себе эти вопросы? Его настоящее — шаг от смерти, а в перспективе — сплошные неприятности и хождение по лезвию бритвы. Половину жизни он провел под покровом тьмы, встречаясь со странными людьми в еще более странных местах, выслеживая и спасаясь. А когда все заканчивалось и очередное дело в аккуратной папке ставилось на полку, не появлялось ли ощущения бессмысленности?

Какую синицу в руке он хотел? За каким журавлем в небе гонялся? Пол взглянул на Анну, на ее безвольно поникшие плечи, и под его взглядом она глубоко вздохнула и выпрямилась. И отважно улыбнулась.

— Интересно, Марк опять опоздает?

— Да черт с ним, с Марком! — горячо зашептал он. — И с этим вонючим заданием. Давай сядем в машину и уедем в Голландию. Границу перейдем пешком. У меня в Роттердаме куча друзей — и хороших.

Она медленно покачала головой.

— Но ведь это невозможно, Пол, неужели ты не понимаешь? Ведь главное для нас — помнишь, что ты мне говорил, сам говорил — работа. И, наверно, это самый лучший и честный подход к жизни. Понимаешь?

И за это он полюбил ее еще сильнее. Они склонились над столом, и лица их почти соприкасались. Шавасс произнес:

— Но после задания, Анна? Если повезет чуть-чуть, мы сумеем закончить дело дня за два-три. Мы вполне сможем выйти из игры…

Она смотрела на него — недоверчивая, растерянная, счастливая.

— Ты это серьезно, Пол? Но куда же мы отправимся?

— А какая, собственно, разница? Хочешь — в Израиль. Может, все отлично устроится и я найду работу в этом твоем университете.

— Боюсь, большого количества интеллектуалов нашей стране будет не потянуть.

Пол засмеялся.

— Ладно. Тогда займемся земледелием. Мой дед когда-то фермерствовал в Бретани — вполне возможно, что я смогу прокормить нас в том самом кибуце, о котором ты рассказывала.