Дождь в полынной пустоши. Часть вторая

− Довелось сойтись. А ты чего постишься?

− С родней общаюсь, − Саман повернула голову, приподняла подбородок. Тонкий шрам остался навсегда. − Почти близнец.

− У тебя богатая памятными событиями жизнь.

− Не жалуюсь.

− А хотела бы?

− Жалельщика не сыщу.

− Я подойду?

Ох, ты глаза, что у голодной рыси. Того гляди зашипит-зафыркает.

− Может и подойдешь.

− А без может? Подойду?

− Забавный ты. Необычный.

− И только?

− Чего не знаю, того не знаю. Не сходились.

− Уже сошлись, - игрался словами Колин. Любимое занятие у него в последнее время.

− Рассматривать за предложение подняться ко мне?

− Если скажешь, что прячешь?

− Между ног?

− Под чудной розой. Что под ней? По правде.

− Неутоленная жажда узнать, где живут банши.

Про банши не обманывал. Желала. Остро. После получения памятного шрама на шее.

− И потому Саман?

− И что? Вон та, кудрявая, Форточка.

− Скрытничаешь? - не оставлял Колин, непростую тему для смуглянки.

− А скажу? Во сне звать будешь, как понравлюсь?

Ридус проявил похвальную предусмотрительность. Потерся тут, присоседился к тем, потрещал с Папашей Питчем, после чего угадав момент, вымелся из шинка. Предстояло, унести добытое в удачной игре. И если одна часть Ридуса тряслась от страха, нарваться на Ночных Кумовей, то вторая отплясывала тарантеллу и гремела в бубен. Он умыл кривомордого! И осознание незабываемого деяния, по-особенному грело его растревоженное сердце.

Когда до порога дома оставалось не более полусотни шагов, его окликнули.

ˮКанальщики...ˮ - приговорил себя Ридус, вспоминая злую потную морду Борова. - ˮПопробовать столковаться?ˮ

Обнадежиться не получилось. Псари, те пожалуй, оставили бы в живых, а вот канальщики... Этим все равно скольких отмаливать. Одного или десяток. А пообещать отдать следующий выигрыш? Нет! Это дорога в один конец. Оседлают, до скончания века будешь мохноухим ишачком, свои деньги, на своем горбу, им в карманы таскать. Единственный выход бежать. Резко стартануть в проулок. Но и это вряд ли возможно. Золото обжигало сквозь одежду. Серебро оттягивало карманы и казалось неподъемными веригами. Не шагнуть, не скакнуть. Но не ноги виноваты. Внутри скисло.

− Чего надо? - не дерзил Ридус озлоблять бандитов без необходимости.

− Разговор имеется, − объявили ему.

Их трое. Воробей старшим. Он не боится быть узнанным. Значит, о чем бы ни договорись, конец один.

− До утра не подождет? - тянул время игровой. А вдруг, вдруг, вдруг.... Не весь же фарт за столом просидел?

− Ты не баба, до зорьки тебя манежить.

Загнанной лисицей пялился в темноту Ридус. Защипало нос, на глаза навернулись слезы обиды. Жить-то, как хотелось! С такими деньгами, что у него нынче завелись, чего не жить-то!

ˮВот пропастина! Не иначе сглазили или порчу наслали. Зря ходил смотреть как ведьму жгут, прокляла. Как есть прокляла!ˮ

К горлу подкатили рыдания. В коем веке серебра снял, с обидчиком поквитался, а по итогу получается на погибель напросился? Ведь не оставят жить. Зачем им живой? Мертвый не укажет, кто его раздел-разул, мошну вывернул.

− Может, побегать надумаешь? - подзуживали Ридуса. - Удачу спытать? Спытай, мы не против. А то за столом перло, а тут что? Спытаешь? Ставка больно хороша. Фартанет, до смерти памятно будет.

Не фартанет.

ˮГосподи, избави мя. В храм пожертвую. Нищим раздам, − сулил игровой, отчетливо осознавая тщетность откупных обещания. − ˮКарты брошу. Паломником пойду. Жить хочу, Господи!ˮ

За спинами нападавших неслышно проявилась фигура. Звездный свет ожелтил контуры головы и плеч. Сизой иглой протянулся по клинку. Одного из вымогателей резко бросило вперед, пластом, в лужу. Оставшиеся двое отпрыгнули и тут же охотничьей парой кинулись на обидчика. Добычу не уступят, не отдадут.

Ридус смаргивая слезы, заворожено отслеживал ночную короткую схватку. Полуослепший и полуоглохший от страха и грохочущего в венах кровотока, он стиснул до боли челюсти, не заскулить.

Тот, другой, управился быстро. Переступая через одну из жертв, подпнул вываленные кишки.

− Чего разложился? Подбери.

ˮЗачем он с ним так? Зачем?ˮ - метались испуганные мысли Ридуса. Ему сделалось еще страшнее, когда признал, кто его спас. Лежать и ему с вываленными нутром и мучиться последние минуты жизни. И минуты эти будут сладким как никогда. Ибо последние, что отпущены ему Небом и кривомордым.

- Бога вспомнил? Не говори, нет.

Игровой утвердительно кивнул - вспомнил.

− Так всегда. Пока жизнь пальцы не прищемит, троеперстия не отмахнем, - унгриец резко стряхнул со шнепфера кровь. Привычка уже. - Не умеешь ты играть. За картами не следишь, за деньгами не следишь. За игроками не смотришь. И выбирать не умеешь, где и с кем за стол сесть. И сколько снять, не подавиться на радостях.

− Я отдам ваши деньги, − готов к жертвам игровой.

− А откуда они у тебя? Мои деньги. Позволить кому-то запустить руку в мой кошель? Шутишь? При своих остался. Если и поднял, то малость, не затем приходил. Но ты...ты, молодчина. Карта перла, что воронье на падаль.