Дождь в полынной пустоши

«Самородок сеять смуту и смущать умы,» — попенял Колин неугомонной фрей. — «У доченьки Моффета и без того проблемы с принятием решений, а послушает такую, и вовсе замерзнет дождинкой на морозном стекле.»

— Повторю свою просьбу, оставить неподобающее занятие для благородного человека. Возможно в ТВОЕЙ Унгрии такие поступки в порядке вещей, но здесь НЕ Унгрия, — спокойно, без всяких эмоций к палачу, вещала Сатеник, радуя Старого Лиса. Мгновения гордости за ученицу он перечел бы на пальцах одной руки. Но за сегодня их набралось целых два!

— Безусловно, вы правы, — полон показного смирения Колин.

Покладистость ничего ему не стоила, поскольку ничего из сказанного не примет во внимание. Очевидно, гранда считала так же. Не удивлялась и не возмущалась.

«Что еще мне припомнят и забудут?» — доискивался Колин понимания готовности владетельницы Серебряного Двора к сотрудничеству.

— Рисунок в твоей комнате, — все так же показательно сдержана Сатеник. — Не желаешь объясниться?

«Желаю!» — согласен Колин перейти к важной для него теме. Момент не совсем подходящий, но подходящего замучаешься ждать.

— Ничего не смог с собой поделать. Ваш образ вдохновил меня поработать рисовальным углем, — плел он словесное кружево. Объяснения требовали незначительной подготовки.

— А почему не камер-юнгфер или кого-то еще?

— Это трудно объяснить, эсм.

Толкование художеству он и сам нашел только недавно.

— К своему стыду, вряд ли у меня способности увеселять игрой на тамбурине. Не обучена, — впервые голос Сатеник сделался насмешлив. — И я не ношу туник.

«Это уже третье! Третье!» — продолжал канцлер удивляться гранде.

Всегда приятно наблюдать, столь внезапные успехи ученицы. Твои труды, твои старания, твои умения, твои бессонные ночи, не пропали даром, не обернулись пустым сотрясением воздуха. Далеко не всем посчастливится возвести полмира на эшафот и самому разместиться рядом на плахе; отгрохать город мечты на костях половины подданных, а вторую половину уморить голодом; измыслить изощреннейшие законы, принудить их соблюдать, и первому нарушить их; ратовать за просвещение и покровительствовать свободным искусствам, но неустанно выжигать инакомыслие и преследовать отступление от любых канонов; не проиграть ни единого сражения и не заслужить ни единого доброго слова. Остаться в доброй памяти потомков и войти в бессмертие существуют и менее трагические способы. Передать знания и опыт воспитанникам, в данном случае воспитаннице. И дожить до момента, когда она разумно распорядится полученным бесценным багажом. У него похоже получилось.

Полному триумфу помешал слуга. Прочитав переданную записку, канцлер поспешил откланяться, сославшись на возникшие обстоятельства. Он бы остался. Ему следовало остаться. Проследить за всеми. Особенно Сатеник и Поллаком. Но нет никакой возможности не то, что присутствовать при дальнейшем разговоре, но и отсрочить свой уход.

— У вас поверхностный взгляд на искусство, эсм, — тянул Колин, пока фрей отойдет к окну.

«Надеюсь, она свято верит, подслушивать не хорошо.»

— Не сочтите за невежливость…, — гранда едва-едва его слышала. — На рисунке у вас в руках не тамбурин. Безделица. Корона.

Должный эффект.

— Как тебя понимать? — Сатеник, как и унгриец, следила за фрей, не помешает ли? Сейчас гранда походила на взбалмошную девчонку, которую долго и старательно убеждали в невозможности получить зимой полевые цветы, и вот пожалуйста, принесли!

— Возможно, собираетесь корону примерить. Возможно, сняли, посчитав тяжелой. Не исключено, швырнете ею, не приняв МОЕГО дара. Вариант выбирать вам.

Время истекло. За окном красиво сыпал снег. Фрей оглянулась. С опозданием.

— Ступай, — поспешила гранда отпустить унгрийца. — Сегодня наговорено более, чем оно того стоило.

— Эсм, если позволите… маленькая личная просьба…

«Все что угодно!» — не многим удавалось добиться от дочери Моффета столь многообещающего взгляда. Он добился.

— …допустить мастеров подготовить место поединка, — Колин опасался, фрей опять встрянет в разговор и помешает.

— Ты собрался драться во дворце? — вопрос от Сатеник. Вопрос ради вопроса. Заяви он, дерется с Гусмаром в её спальне, разрешит. Хоть на обеденном столе! Прикончи его! Причем, исход, когда противники убивают друг друга и она избавляется и от жениха и от унгрийца, её ни коим образом не устраивал. Теперь не устраивал! Унгриец нужен ей живым и только живым.

«Она так и не научится есть сама. Все с чужих рук,» — констатировал Колин. Ему подходило. И допускал, не ему одному.

— Эсм, если вы против…

— Я распоряжусь, — выразила Сатеник скорое и безусловное согласие.

Более не рискуя напороться на очередного любителя поговорить, Колин, проявив мастерство предусмотрительности, удрал через заднюю дверь кухни. Мэлль, девушка с обожженным лицом, выпустила его, получив в оплату благодарный поцелуй. Настоящий. В губы. От которого сладко частит сердце и кружиться голова шальными мечтами.