Дождь в полынной пустоши

«…И что с того? Если это секрет, то плохо скрываемый. Если не секрет, почему о нем упорно молчат?» — Колин пристально посмотрел на смурного Латгарда. Ходячая лавка ответов, где не купить ни единого. Сколько не предложили, откажут.

«Что за блажь у девчонки чуть чего заедается с парнем?» — обдумывал канцлер очередной не спор, но грызню не к месту и не ко времени, устроенную Арлем. — «Он тоже хорош, нашел с кем связываться.»

Навсегда останется неразрешимой загадкой способность человеческого мозга генерировать необходимые вопросы, выбраться из замкнутого круга поиска ответов. И в большинстве своем, а так оно и есть, не дать сам ответ, но ткнуть мордой в нужном направление!

«Вот именно с кем!» — Латгард удержался не забегать по комнате. Нашинковать Гусмара, взяв в компанию гранду, ребяческая выходка, по сравнению с охотой на фрей. Арлем аф Нокс это уже глубокий личный интерес и опека короля.

Попробуй кто остудить Старого Лиса, козырнув избитостью: «Истина как всегда, где-то посередине и остается только середину вымерить», тот ответил бы избитостью не меньшей: «Очень часто, чаще чем следует, истина лежит совсем — и не додумаешься — в другой плоскости».

Желание бегать, сметая преграды и роняя препятствия, вдохновляясь близостью отгадки, быстро улеглось. Теперь ему было с чем идти к королю. Моффет болезненно воспринимал неурядицы и неустроенности дочери единственного друга, которого сам же извел. Внешне все благопристойно, но закулисье… Осталось ли на свете хоть пылинка святого?

— Эсм, ОН не слышит, тех, кто в храме, — убеждал Колин неуемную (или не умную) спорщицу. — Впрочем, тех, кто под открытым небом, тоже не особо жалует вниманием.

— Вы говорите вздор! — раскраснелась Арлем.

«Блажен, кто верует, — сочувствовал унгриец упертости исповедницы. — Или просто блажен, а вера не причем.»

— Привести доказательства?

— А они у вас имеются?

— Рискнете принять, эсм?

— Не побоюсь. Его длань надо мной! — воспрянула духом Арлем. Нужно очень постараться понять и принять, уповая на кого-то, не приближаешь победу над невзгодами и испытаниями. Нет сил кроме собственных, одолеть их.

— Тогда, чья надо мной? — не унимался Колин, разочаровываясь выяснить что-либо полезного об исповеднице, которую терпеливо сносит Серебряный Двор. Даже несносная камер-юнгфер.

Гранда скостила унгрийцу препирательства с фрей за будущий поединок с Гусмаром. Соблюсти собственные интересы, Сатеник готова — теперь готова! на многое закрыть глаза. Унгрийца забавляет зубатиться с Арлем? Сколько угодно! Хоть целый день, с утра до ночи. Ходят сплетни о нем и Аранко? Так и про Старого Лиса шепчутся нелицеприятно. И о камер-юнгфер. И о камер-медхин. И о ней самой. Только мертвые окружены почтенным молчание, и то, потому что мертвы. Рассыпать пристойности нудность еще какая. С живыми иначе, всегда найдется что порассказать. Почему новику быть исключением? Он и не будет. Не одно так другое. Акли того гляди пришлет за ним коронера. Эту склизкую крысу Мэтлза. Круглоглазую, серую, скомканную, пахнущую сырым подвалом и плесенью. Впрочем, плевать и на бейлифа и его дворняг. Пусть лучше вынюхивают на рынках и разбираются с подвозом зерна. Не сегодня-завтра повторится Хлебный Бунт. Народ припомнит ему выпечку из муки пополам с белой глиной, от которой распухали лица и отнимались ноги. И сотни трупов, смердящих на улицах и гниющих в собственных домах. За бунт король спросит, не спустит. Трону беспорядки не к чему, весной воевать. В тылу должно быть сыто и спокойно, как в самом застоявшемся болоте. Но не слухи и сплетни вызывают беспокойство. Незавершенные переговоры с Исси. Их скоро продолжат. Унгрийца будут пугать и покупать. При неуступчивости всунут захудалый феод где-нибудь в Оше. Но думается, сойдутся на шатилии недалеко от Карлайра. Или сговорят на должность столичного мытаря. Когда ничего нет, порадуется и такому. Постараются, сойдутся назначением в королевские конюшенный, а то и зачислением в валеты на Золотое Подворье. Самый мизер пристроят виласом в Крак. Серебряно-черный очень подойдет к резаной морде нищеброда.

Стремительная девальвация, проделанная Сатеник, вовсе не умоление новика, но понимание, в её распоряжении нет и такой малости. И сколько бы она не предложила, противоположная сторона легко перебьет, назначив больше. Порадовалась бы она, узнай верное, заявленное баронство секвестрованию не подлежит. Или же окончательно расстроилась — новик становился для нее, абсолютно недосягаем. Чего точно бы не произошло, честного признания, Поллак не из тех, кто просит больше, потом утереться меньшим. Баронство с землей и не на штивер уступок. Никому.

Где-то внутри испуганной птицей начинает колотится предчувствие надвигающейся беды. То, что казалось далеким-далеким, почти нереальным, исподволь обретало четкие контуры. В День Всех Святых она предстанет перед алтарем в красном венчальном платье, об руку с братом. Он не упустит радости передать её Габору аф Гусмару, как барышник передает породистую лошадь щедрому покупателю.

«Сколько? Сколько эта сволочь обещала им?» — кололо в висках.