Дождь в полынной пустоши

Плечом к плечу с Лоу — Гасс аф Гаус. Маршалк Серебряного Двора. С его рук ели многие, в его постели побывало не меньше. Не зная счета собственным деньгам, не ведал счета друзьям. Наследство приятная вещь. Большое наследство приятно вдвойне. Илайи аф Брайт. Альмосунартий. Податель милостыни. Стезя служения откровенно тяготила баронета. Сам не ведал зачем ему не хлопотная, но должность. И почему прибился и, что удивительно, прижился в свите гранды. «Подданные играют венценосца» — точно не про него. Он не хотел играть. Плыл по течению жизни, покорный ветрам судеб. Серебряный Двор последняя гавань. Не пропасть, не сгнить…

«Соври, что рада нас видеть,» — присоветовал унгриец Белому Облаку, снисходившему к вшивым, вонючим и грязным. Ехидная мысль прострелила в память, выхватить из прошлого похожую картинку. Колин спохватился не допустить воспоминаний. Что ему прошлое? И что в прошлом? Дождь над могилами.

— Надеюсь, я не очень заставила ждать? — слова гранды отсчитывали ступеньки лестницы. Участливость вымучена в нелегкой внутренней борьбе и борьба эта не завершена. И от того подданные ассоциировались у нее с поплавками. Раз — и нырнули в поклоне.

«Сказать еще что-нибудь? Для поклевки.»

Мажордом терпеливо выжидал, пока владетельница Серебряного Двора достигнет нужного уровня. Снизойти, но возвышаться.

— Гранда Сатеник! — зычно объявлено окончание сошествия.

Облако замерло, не коснувшись грешной земли. Вблизи недосягаемость и божественность властительницы несколько поблекла. Белое котарди не очень белое. Шитье отличное, но не безупречное. В кружевной воздушности непорядок. Рукава-ангелы вялы и повислы. Украшений много, но они не смотрелись.

«Либо колье велико, либо грудь мала,» — смотрел Колин на ту, под чьим кровом оказался. «Не удивлюсь если у нее дырявые чулки», — снова не польстил унгриец гранде. Однако счел необходимым отметить в свой адрес. Не стоит беспричинно показывать зубы. Или испугаются или выбьют. И момент тому донельзя соответствующий.

— Дорег аф Тисаг, баронет Гаткси…, - вызвал мажордом первого, кланяться и приветствовать, говорить любезности и блеснуть отвечать на них.

— Как Анхальт? Все такая же грязь? — дождавшись поклона спросила Сатеник.

— Что поделать эсм, осень. Дожди. Но пфальц незабываемо хорош летом.

— Марика аф Натаи, контесс Альба…

— Дорогуша, в столице не носят эннены.

Девушка приняла замечание, покраснела и благодарно склонилась.

Более очереди новиков на поклон к коронной хозяйке, Колина занимал Латгард. Оставшись на верху, на галерее второго этажа, канцлер посвящен обычному своему занятию, наблюдению. За всеми. Мудрому придворному не обязательно знаться с каждым, но вот подмечать за каждым мелочи и пустяки, обязательно.

Не обошлось без знакомого свитка с записями. В руках Латгарда он выглядит волшебной палочкой. Взмахнут и начнутся чудеса и феерии.

«Взглянуть бы на рецептуру дворцовых чудес,» — положил зарок Колин. Оттопыренный карман канцлерова упелянда будоражило и без того богатое воображение. Сколько там всего!

Надо думать, унгриец не единственный в зале, охочий полистать заметки Старого Лиса. Но подобное желание скорее из разряда Рождественских. Сколько не загадывай, не сбудутся.

Рядом с канцлером двое. Слева, девушка в строгой, без украшений столле. Поясок под грудь напоминал изящные четки, а сами четки — нарядные бусы. Канцлер находил правильным отвлекаться, пояснять спутнице, та в свою очередь, принимала его речь уважительно. Никаких особенных эмоций, от увиденного в зале и услышанного от канцлера, девушка не испытывала. По всему чуралась светскости, видела греховность во всяком, осуждала человеческие слабости и готовилась к духовному подвигу.

Со вторым соседом Латгарда ситуация несколько иная. Держит дистанцию. В прямом и переносном смысле. «Утопленный в молоке» на шаг от канцлера и на шаг от перил.

Белый у альбиноса преобладал во всем и над всем. Но это ли примечательно? Ни цвет волос, ни дорогая (очень дорогая!) одежда, ни богатые украшения, ни меч на поясе, не удивили Колина. Удивила внутренняя борьба, плохо белобрысым скрываемая. Не пересечь невидимую границу, за которой чума, холера, смерть. И если лицо и в малой доле накала страстей не отражало, то мелкие нервные движения рук и частое дыхание, выдавали его состояние. Альбинос очень старался скрыть нарастающую, почти паническую нервозность. У него получалось. Почти.

«Ему не позавидуешь?» — распознал унгрийц чужой секрет.

— …Сеон аф Лизас, виконт Куфф…

Сатеник удостоила новика легким наклоном головы и сдержанной улыбкой.

— Милочка не надо так стараться. От этого преждевременные морщины, — шепнула ей Лисэль, так чтобы услышали.

— Этикет требует.

— Оставь его мне.

— Этикет?

— Виконта.

Сеон счастлив, как может быть счастлив золотой нобль угодив в лапы скряге. Его не потратят, но сохранят и сберегут.

— Кэйталин аф Илльз…

Лицо Сатеник просветлело. Гранда стянула белоснежную перчатку и, под завистливые взгляды и вздохи, подала девушке.

— Саин…, — сделан намек, чем обусловлена милость.

— Эсм, — благодарно приняла дар Кэйталин, ни чуть не стушевавшись обращению.