Дождливое лето

Вот так и ехали по прекраснейшей своими видами, всегда ухоженной благодаря охотникам лесной дороге, не замечая в этот раз ее красот. И наконец вырвались на яйлу.

Все остальное, что произошло, было под стать самой яйле, под стать загадочному древнему святилищу — непостижимо и в то же время примитивно просто.

Притормозили у пересечения газопровода с асфальтом, аккуратненько свернули вправо на грунтовку и, переключив скорость, стали карабкаться на бугор, откуда открывается вид на раскопки.

На бугре предусмотрительно остановились. Техника безопасности! А ну как с Ванечки начнут шкуру снимать!..

Однако ни Ванечки, ни его мотоцикла не было видно. И вообще людей здесь не было. Только рычал экскаватор.

Как Олег сам мне потом говорил, первая мысль была: «Ура! Завтра можно возвращаться». Траншея была почти засыпана.

Но откуда они все-таки возили землю? На кордоне не видели самосвалов. Да и здесь никаких следов. Как могли так быстро управиться? Машинам-то надо было сделать по несколько дальних ходок… И вдруг увидел, что экскаватор черпает землю для засыпки траншеи с еще не тронутой, не раскопанной части святилища. Не из отвала даже, а с самого святилища! И бросился вперед, вопия: «Что вы делаете?! Что вы делаете?!»

Но чего, собственно, кричать, когда дело сделано, если никого там нет, а экскаваторщик за грохотом мотора все равно ничего не услышит?.. Олег кинулся к ковшу и ухватился за него. А что было дальше, почти не помнит.

Когда Зоя снова позвала меня к Олегу, он уже размяк, отошел; с причесанными любящей жениной рукой длинными власами и бородой выглядел даже благообразно. Отец благочинный. А что? — по возрасту вполне мог бы и быть. Горяч и суетлив, правда.

Зоя с Никой вышли, а я присел рядом с кроватью. Молчали. У Олега не было сил, а у меня охоты вести разговор. О чем говорить? О том, какой подлец Ванечка? Но мне казалось, что не так уж он и виноват. То есть виноват, конечно, но не в нем дело. Его, скорее всего, сломали, смяли. Обычный прием: тут план горит, коллектив без премии остается, у людей семьи, дети, а он чикается!.. Нет самосвалов, нет! Понимаешь? Ну и что, что заказывал? Значит, в другом месте оказались нужнее. Конец месяца, квартала и полугодия, процентовки надо закрывать — ежу ясно, а этот все не поймет…

А может, и ломать не пришлось — просто с глаз прогнали. Послали. Подальше.

Словом, мог бы я сказать Олегу, под цифру ты попал, милый, под последнее число месяца-квартала-полугодия, как под заднее колесо автомобиля. Кстати, многие почему-то попадают именно под заднее колесо.

Но этого говорить не следовало. Это пустое, это вчерашний день, а нужно думать о завтрашнем. О жизни и работе, о надежде. Банальнейшие в сущности слова, но иногда именно они, бесхитростные, необходимы. Будешь жить — значит, надо надеяться и необходимо работать. Не падать духом, а воспарить к надежде.

Смешно? Ну и посмейся.

Что в людях живет, то и нас не минет.

Вернулись Зоя с Никой, и Зоя сказала: а что тебе здесь сидеть? Иди домой. И Олег сказал: иди.

«А ты?» — спросил я Зою, но она только улыбнулась, и стало ясно, что с нею равняться не следует, у нее другие и права и обязанности. Мягко, но отстранила. Никогда прежде этого не было.

И я подумал: а ведь и впрямь пора. Не идти, а ехать. Поживу еще несколько дней, разберусь до конца в бумагах, дождусь, когда чуть оклемается Олег, и в путь. Домой, к работе, к Лизе.

На выходе в вестибюле мыла пол старуха. Я старался пройти посуху, когда она окликнула:

— Молодой человек!

Я не сразу отнес это к себе. А она:

— Молодой человек, ты случайно не Санька — Маши Пастуховой сын?

Я развеселился и подумал: жаль, что никого нет рядом. Справку бы тебя, бабуля, заставить написать и заверить ее печатью. Оказывается, есть еще люди, для которых я — Санька и молодой человек, а моя мама — Маша Пастухова.

— Случайно это я — Санька Пастухов. А вы как узнали?

— Так у тебя с отцом одно лицо. Я еще когда Маше говорила: что ты в нем нашла, черном да носатом?

— И я, значит, такой же?

— Никак обиделся? — встревожилась, а скорее только сделала вид, будто встревожилась, старуха.

— Ну что вы! Какая же обида, если похож на отца?..

— Вот и я так думаю. Я их еще в госпитале знала. Я сперва раненой в том госпитале была, а потом вылечилась и осталась. На фронт, сказали, больше не гожусь, главной над всеми сестрами и санитарками поставили. Меня даже офицеры боялись. Всё их гоняла. И Маше — смотри, говорю, девка, допляшешься… Только он ничего, как раз порядочным человеком оказался…

Не часто услышишь такое о родителях. Прелесть!

— Сколько же вам лет?

— А семьдесят пять.

— И все работаете?

— С перерывами. Рожать пришлось и внуков нянчить. Сейчас опять пошла. На людях веселее. Да и детям помогать надо…

Ну что ж, думал я, идя по тропке через лес, в котором построена больница, старики свой крест вынесли — неужели мы не сдюжим?

ПОИСКИ КИММЕРИИ Рассказы

И ВСЕ ОСТАНЕТСЯ КАК БЫЛО