Дождливое лето

Мысли шли вразброс. Тут же подумалось о Лизе: подъезжает сейчас к перевалу… Как она? О чем думает? Что ждет нас дальше?.. Почему-то вспомнилось, что перевал называется Ангарским — по крохотной речушке Ангаре, берущей начало от Чатыр-Дага. Крохотная, а все же речка, даже на некоторых картах отмечена, и потом, все-таки — Ангара. Случайная и незаметная однофамилица знатной дамы. Разные заботы, несравнима известность — об одной то и дело слышишь, а назови другую — само ее имя воспринимается как курьез, а главная проблема у обеих одна: выжить бы в этом неспокойном и непредсказуемом мире. Впрочем, не их это проблема — им все равно, — а наша. Только вот вопрос: нас она, если по совести, если отбросить словесную шелуху, до которой мы стали великие мастера, нас она по-настоящему тревожит? Тревожит ли? Как получилось, что все чаще и на  т о й  Ангаре и на  э т о й  мы будто не ведаем, что творим?..

Вот и прекрасный Гурзуфский амфитеатр — один из классических со времен Пушкина и известнейших пейзажей Отечества — стал похож на драгоценный старинный ковер, попавший в небрежные руки, и уже один его угол подпален, другой — облысел, вытерт, там — пятно, здесь и вовсе дыра… Грустно. Но ведь правда, правда. Не слишком ли много воли даем мы своим рукам?..

Ялтинская долина была свободна от облаков, но ночью здесь тоже прошел дождь, и сейчас под веселым утренним солнцем все празднично сверкало.

Троллейбус скользнул по массандровским склонам, описал петлю вокруг автовокзала и остановился. Было еще рано, было свежо, вернуться я обещал только к обеду, а потому решил не торопиться, пройтись пешком. Мама должна была прийти с ночного дежурства — не разбудить бы. Но ведь наверняка услышит, проснется… Заходил в дом с осторожностью, а квартира оказалась пустой. Ну что ж, это даже к лучшему — успею привести себя в порядок. Не успел. Позвонили. Кого несет? Мама открыла бы сама… Отворил дверь и увидел… Нику. От неожиданности расплылся улыбкой, а она сказала:

— У нас несчастье — Олег в больнице.

— Что? — поразился я. — Что случилось?

— Если быстро соберетесь, я подожду. Надо подменить Зою.

— А где она?

— Да там же, там!

Я наконец понял.

— А мама?

— Тоже в больнице.

— Но что случилось?

— Быстрей собирайтесь — я жду внизу.

«Безжалостная девчонка!» — подумал я в сердцах, однако заторопился.

Когда выяснилось, что к Олегу можно пройти, у меня несколько отлегло — к тяжелым больным не пускают.

— Подождите, — сказала Ника у дверей палаты, — я посмотрю, что там.

Немного погодя вышла с уставшей, осунувшейся Зоей.

— Зайди, — сказала Зоя. — Он тебя зовет. Только не волнуй его расспросами.

Я спросил о маме и узнал, что мы с ней разминулись — она тоже была здесь.

В палате было четверо. Олег лежал справа у окна. Выглядел скверно, был непривычно бледен, казался каким-то пришибленным — никогда не видел его таким. Однако попытался хохмить:

— Ты будешь смеяться, но это — я…

Смеяться не хотелось, пришлось выдавить, изобразить улыбку. Я понимал его — сам не умею болеть.

— Тебе уже все рассказали… — сказал он полувопросительно. Я сделал неопределенную мину, которую можно было понять и как «да» и как «нет». — Представляешь, было даже предзнаменование. — Говорил он затруднительно, будто с кашей во рту. — Перед этим возле лагеря нашли оленя-подранка… Эти болваны, ну ты знаешь, о ком я говорю, даже стрелять толком не умеют. Охотнички… Если они и всем остальным так занимаются, то… — Олег вяло махнул кистью — поднять руку, как видно, не было сил.

А я вспомнил оленя с огненными глазами, которого мы увидели у лагеря, провожая вечером Ванечку. Еще тогда показалось, что олень не так уж и испугался, уходил от нас просто потому, что зверю при встрече с людьми положено уходить. Неужто поплатился за свою доверчивость во время охоты? И, раненный, приковылял к лагерю помирать.

Должен сказать, что мне противна сама идея спортивной охоты, охоты как развлечения. Вполне понимаю людей, которые занимаются этим, чтобы прожить, обеспечить своим семьям существование. Вегетарианство вообще не по мне, но убивать зверей от нечего делать… По-моему, это извращенность.

— Володя, пацан наш, заметил его после завтрака прямо возле раскопок… Олень подпустил к себе. Попытался встать и опять рухнул. Это через день было, как ты с этим типом уехал… Он тебе по дороге ничего не говорил?

Я вспомнил наш разговор с Ванечкой.

— Спорили о разном. Показался каким-то взъерошенным и оголтелым…

— Вот именно, — хмыкнул Олег. — Оголтелый. Это ты верно сказал. Подлый он, подлый!! — внезапно крикнул Олег, так что сосед по койке, который, уткнувшись в газету, деликатно делал вид, что не слушает наш разговор, вздрогнул и тут же нажал кнопку вызова на стене. Поскольку никто не приходил, он нажимал ее снова и снова.

— Предатель он, вот кто!.. — крикнул Олег.

Я испугался разительной и мгновенной перемене — лицо побагровело, покрылось потом.

Наконец в палату торопливо вошла медсестра, и вслед за ней ворвалась Зоя.

— Я же просила тебя ни о чем с ним не говорить!..

Оправдываться было бесполезно.